Танец с Фредом Астером

Мужчина лет шестидесяти с трепещущим на шее галстуком- бабочкой подошел к ней, протягивая билетик. Ура сунула ноги в туфли и допила содовую, пряча невеселую усмешку.

– Let’s go[28], юноша! – гаркнула она и потянула трепетного партнера за локоть.

Девушки проводили ее взглядом.

– A taxi-girl is like a melody-iii[29], – пропела Джинкс, вторя духовым. – Эй… А это правда, Хэдли, что ты настоящая танцовщица? Профи? Не чета нам, самоучкам?

Хэдли неопределенно кивнула, глядя в стакан воды с мятным сиропом. Да, она танцевала с Фредом Астером в Голливуде, она снималась в музыкальной комедии. Но Джинкс не надо было знать, что съемки она не закончила из-за малюсенькой горошины в животе – будущего Огдена.

– Сглазили тебя, что ли, почему ты топчешь бетон «Кьюпи Долл», когда могла бы взорвать Бродвей?

Соломинка Хэдли выпустила зеленые пузыри.

– Ошиблась линией в метро.

– Так пересядь, – фыркнула Лили. – Сигарет-гёрл, такси-гёрл… На твоем месте я давно завязала бы со всеми работами с окончанием на гёрл.

– Чтобы снова стать… гёрл в кордебалете? – прыснула Хэдли в соломинку.

– А я бы не отказалась от одной работы с окончанием на гёрл, – мечтательно протянула Джинкс, – кавер-гёрл[30] – это другое дело.

– Хэдли Джонсон, королева Бродвея! – провозгласила Лили и раскинула руки, изображая освещенную афишу. – Шампанское на завтрак.

– Шампанское, – пробормотала Хэдли. – Я пила его только один раз в жизни. Это было…

Это было в вагоне-ресторане поезда «Бродвей Лимитед». В 1946 году, которому шел только пятый день.

– Я должен вам кое в чём признаться… Я никогда не пил шампанского, только в кино с Кэри Грантом и Кэтрин Хепберн.

– Я тоже!

Это было с Арланом.

– …очень давно, – закончила Хэдли так тихо, что никто ее не услышал.

– Весь Нью-Йорк у твоих ног! – вздохнула Лили.

– Только не надо про ноги, – взмолилась Джинкс, потирая левой стопой о лодыжку.

– Обивать пороги театров, бегать по объявлениям, по прослушиваниям, брать уроки, мелькать, показываться, учить роли, репетировать… У меня на руках племянник, – твердо сказала Хэдли, – откуда мне взять время?

– Племянник? – переспросила Джинкс. – А я думала, что Огден…

Она закашлялась, поперхнувшись гренадином: Лили больно ткнула ее в ногу острым носком туфли.

– Огден – сын моей старшей сестры, – отчеканила Хэдли. – Лоретта в туберкулезном санатории в Северной Каролине. Выздоравливает. А он пока на мне.

Это была давно отработанная ложь. Лоретта действительно лечилась от туберкулеза пять лет назад. Сейчас сестра прекрасно себя чувствовала, и у нее никогда не было детей.

Оркестр умолк. Откуда ни возьмись появился хозяин заведения Бенито Акавива – блестящие от брильянтина волосы и бычья шея.

– Перерыв окончен. Клиенты заждались. За работу, девочки, за работу!

У хозяина были грубые манеры и луженая глотка, доставалось от него многим, но, с тех пор как в прошлом году под Рождество Хэдли обнаружила, что и у него есть тайна, спрятанная в задней комнате за его кабинетом, она знала, что он редкой души человек.

– Ступайте, красавицы мои. Покажите, на что вы способны.

– Как бы они не запросили пощады! – вздохнула Лили.

Но все повиновались. Акавива, пропустив остальных вперед, задержал Хэдли.

– Вас там кое-кто спрашивает, – шепнул он ей. – Как только у вас будет минутка?..

Она улыбнулась в знак согласия и пошла догонять товарок. Сквозь толпу пробился высокий блондин с ямочками и широченными ноздрями.

– Потанцуем? – засучил он ногами перед Лили.

– Лучше времени ты для этого не найдешь, красавчик. Но я на твоем месте всё-таки дождалась бы музыки.

4. Two sleepy people [31]

Манхэттен открыла дверь уборной и застыла на пороге.

Ули Стайнер ссутулился в кресле перед освещенным зеркалом, закрыв лицо руками. Он сидел к ней спиной, поэтому не увидел и не услышал, как она вошла.

Девушка быстро и бесшумно прикрыла дверь.

Ей еще не случалось видеть его таким… Она поискала слово. «Убитым» – ничего другого в голову не пришло.

При виде такого непривычного Ули Стайнера ей стало не по себе. Она не любила сантиментов и разозлилась на него за то, что вдруг ощутила нечто близкое к состраданию. В конце концов, во всех своих неприятностях он сам виноват. Связался с Влаской Чергиной, русской балериной из Оклахомы и коммунисткой… Какой непролазный дурак.

Взволнованная и недовольная собой, она отправилась на этаж, где хранились костюмы и аксессуары. Уиллоуби с полным ртом булавок подгоняла рукава. Она делала это, как и всякое другое дело, с царственным спокойствием.

– Вы видели Ули?

– Только мельком, – уклончиво ответила Манхэттен. – Что погладить?

Главная костюмерша кивнула на корзину с чистым бельем. Манхэттен разложила гладильный стол, включила утюг в розетку под потолком, наполнила водой кувшинчик, намочила тряпку.

Уиллоуби вынула изо рта последнюю булавку и воткнула ее в бархатную подушечку, привязанную к запястью.

– Как он выглядел?

– Кто?