Танго с берегов Ла-Платы. История, философия и психология танца

В разных странах этот марш потом появлялся под разными названиями, но он не имел никакого отношения ни к бразильской музыке, ни к бразильскому танцу машише. И его самое распространенное название никого не должно вводить в заблуждение.

С другой стороны, ошеломительный успех песни Майоля послужил причиной возникновения «нового салонного танца матчиш». Описание восьми танцевальных фигур с фотографиями появилось в парижском журнале «Фемина» (Femina). Автор статьи писал: «В настоящее время это не какой-то особенный новый танец, но всего лишь фантазия на темы котильонов <…> Фигуры произвольного танца, вдохновленного матчишем, в основном заимствованы из котильона».

Удивительно то, что в Бразилии машише формировался на протяжении десяти или более лет, а «новый салонный танец матчиш» возник в Париже за несколько месяцев, что вполне соответствовало духу времени, когда новые танцы мгновенно появлялись и тут же забывались. В отличие от Бразилии, во Франции процесс шел в обратном направлении — не из танцевального зала на сцену театра, а наоборот.

Основными фигурами в этом танце были «винт» (parafuso), «окно» (janela), «корта-жака» (corta-jaca) и др. При этом французский танец «La Mattchiche» подвергся острой критике в пародии бразильского дуэта «Жералдус» (Geraldos), выступавшего в Париже в 1908 году. Именно тогда парижане увидели, как исполняется настоящий бразильский машише.

С начала XXI века в современной Бразилии возникло движение организованных танцевальных групп, пропагандирующих так называемый «новый ошеломляющий танец машише» (maxixe — a nova е subversive danga). Этот современный «клубный машише» популярен среди определенной части молодежи. Он отличается поддержками и акробатическими движениями, взятыми из спортивных танцев, и весьма сильно отличается как от европейского или североамериканского матчиша начала XX века, так и от забытого бразильского машише времен его былой громкой славы.

Этот новоявленный городской «гибридный» танец произошел от ламбады и воспринял воздействие модной кизомбы. Музыкальное сопровождение танца не имеет никакого отношения к «бразильскому танго». По сути, это обновленная ламбада.

Глава 9 Философия танго

Ницше — первый танцующий философ

Разговор о философии танго имеет смысл начать с рассуждений такого великого мыслителя и создателя самобытного философского учения, как Фридрих Ницше. В своем ключевом произведении «Так говорил Заратустра» Ницше затрагивает тему танца — в главе «О высшем человеке». Там, говоря о сверхчеловеке, Ницше называет приближающихся к цели танцующими. Ницше пишет, что лучше смеяться от счастья, чем от несчастья, лучше неуклюже танцевать, чем ходить хромая, ведь даже «у худшей вещи есть ноги для танцев». Самая большая проблема заключается не в том, что человек «не удался», а в том, что человек так и не научился танцевать — танцевать поверх самого себя.

Разумеется, танец в данном случае — это метафора, и не стоит воспринимать ее буквально — как движение под музыку. Танец, согласно Ницше, наряду со смехом, являет собой путь к преодолению ничтожества человеческой натуры.

Если моя добродетель есть добродетель плясуна, и я обеими ногами прыгал в золотисто-смарагдовый восторг; и если же мое альфа и омега есть то, что все тяжелое должно стать легким, всякое тело — плясуном; всякий дух птицей — поистине это есть мое альфа и омега. Танец есть начало и конец совершенства тела и духа, путь его исполнения и качество достижений. Знай: нет ни верха, ни низа! Бросайся во все стороны, вперед, назад, ты легкий!

ФРИДРИХ НИЦШЕ, немецкий мыслитель

Сверхчеловек, согласно Ницше, — это творец, обладающий могущественной «длинной волей», где сила и воля направлены на преодоление, превозмогание себя самого. А танец в философии Ницше — это символ, который наглядно выражает собой понятия жизни, становления, просветления и мудрости. Это некая форма, которая может в цельном феномене объединить все существенные для философии Ницше свойства реальности. Заратустра у Ницше стремится туда, где «всякое бытие» кажется «божественным танцем и божественной радостью», где мир кажется «выпущенным на волю и летящим обратно к самому себе». Легкость — есть свойство танца и божественного бытия. Но ради мира легкого должен быть и мир тяжести, «ибо не должно ли существовать то, на чем будут танцевать?». «Священное» Заратустры танцует, попирая ногами «дух тяжести».