Таня Гроттер и кольца Четырёх Стихий (СИ)

Но сделать это было невозможно. Едва Таня бросила контрабас в сторону, очертив в воздухе «бочку» и неполную «восьмёрку», она, выровняв свой полёт, обнаружила, что такое творилось везде в той стороне, где должен был находиться Буян. Столпы морской воды смерчами поднимались в грохочущее громом небо с низкими, облепившими его фиолетово-чёрными тучами. Смерчи покачивались, сталкивались и водопадами обрушивались в тёмные провалы между волнами, чтобы через несколько минут подняться над ними в очередном вихре. Молнии сверкающей сеткой оплетали тучи, и едва новые водные смерчи поднимались над бурлящей бездной океана, раздвоенные кончики молний меняли направление и жадно вонзались в их сердцевину, сюрреалистично освещая крутящуюся в воздухе воду изнутри. В животе у Тани похолодело, когда одна из шаровых молний «проткнула» ближайший к девушке смерч, и вихрь воды, «вспыхнув» ярко-зелёным, угрожающе качнулся в её сторону. Добрая тонна воды нависла над ведьмой — ещё мгновение, и рухнет вниз, сметая всё, что попадётся на пути. Контрабас для неё как щепка, а сидящая на нём девушка — не значительнее мухи. Тут уже никакое щитовое заклинание не поможет: оно могло отогнать дождь, но не это.

Таня как-то смешно, по-детски ойкнула, но реакция одной из лучших драконболисток мира её не подвела. Тело среагировало быстрее, чем мозг, и рука со смычком инстинктивно дёрнулась в сторону. Повинуясь приказу, контрабас нырнул резко вниз и, перевернувшись в воздухе, коброй поднялся вверх, уходя влево. Гроттер сквозь удары грома услышала, как за её спиной смерч с грохотом и шипением, сопровождаемыми клочками белой морской пены и дождём брызг, рухнул в океан, чуть не задев её.

«Чумиха, да что за день-то такой!» — была первая раздражённо-осмысленная мысль Тани, пока она лихорадочно оглядывалась, ища глазами летевших за ней Ваньку и Ягуна. Друзей нигде не было видно, и страх совсем иного рода, чем мгновение назад, тронул Танино сердце холодными липкими лапками. «Ну где же они? Где?» — глаза метались от одного водного смерча к другому; молнии били золотистыми хлыстами; ветер, истошными завываниями обрывая последние нервные окончания, гудел в ушах, придавливал к холодному и скользкому боку контрабаса, терзал волосы, то и дело закрывая ими лицо и мешая нормально видеть — что и так было сложно за пеленой дождя. Хаос. Это был хаос из действий, звуков и перепрыгивающих с одного на другое мыслей. В какой-то момент Тане даже показалось, что Жуткие Ворота уже разверзлись, и теперь вырвавшиеся на свободу древние боги бушуют, уничтожая мир, разбирая его по кусочкам, как мать разбирает и укладывает обратно в коробку уже собранный ребёнком и ставший ему неинтересным картонный пазл с бессмысленно-яркой картинкой.

Быстрее угадав, чем почувствовав, что впереди ещё одна водяная стена, ведьма ушла вправо. От того, что направление полёта изменилось, изменилось и направление ветра. Прядь, до этого сбившуюся на лицо, сдуло встречным потоком. Таня снова обрела возможность видеть, и первое, что она узрела — это с надрывным рёвом выныривающий у неё из-за спины пылесос с двумя седоками.

— Ягун, Ванька! — у Тани отлегло от сердца. — Что с вами случилось?!

— Да так, ерунда! Я тут малость в океан свалился, но Маечник меня вовремя выловил! — как можно невозмутимее прокричал в ответ внук Ягге, когда Ванькин пылесос поравнялся с Таниным контрабасом.

— А ты как? — перебил его Ванька.

— Так себе, — коротко охарактеризовала она и снова набрала скорость, умчавшись вперёд.

Таня не сочла нужным посвятить друзей, что последние несколько минут её ощутимо подмывало переломить смычок, выкинуть его в океан и сдаться. К чему так надрываться? Это всё было бесполезно и совершенно не нужно. Этот мир стремился к самоуничтожению как патологический самоубийца, и она зря ему мешала. Таня припоминала все аргументы против идеи распахнуть Жуткие Ворота настежь и стереть этот загнивающий мирок с лица мироздания, и ни один из них больше не казался ей достаточно весомым. Она соскальзывала в пропасть слепой злости и какого-то мстительного злорадства, словно по наклонной плоскости, которая становилась всё круче и круче. Её злило все: что она устала как собака, что вокруг слишком мокро и холодно, что друзья потащились за ней и теперь приходится за них переживать, что Бейбарсов НЕ потащился за ней, а она всё равно за него переживает, что она опять во всём виновата и что опять ей всё разгребать… А вот она сейчас возьмёт и не станет! Ха, что, съели? Да гори оно всё… или замерзай! Так им всем и надо, чтоб знали, как из Тани Гроттер крайнюю делать!

«Это просто тьма, которую я впустила в себя; эхо Чумы, зовущее её, — твердила себе Таня, делая глубокий вдох. — Она пытается пролезть мне в голову, затянуть в своё чёрное болото и сделать из меня марионетку. Играет на чувствах, подсовывает всякие бредовые идеи… Это не мои мысли. На самом деле я этого не хочу. Не хочу.»