Таня Гроттер и кольца Четырёх Стихий (СИ)

— Помнишь, как жутко мы в конце пятого курса ругались из-за магспирантуры? В то время мы вообще перестали друг друга слышать и понимать, — вдруг вспомнил Ванька и вздохнул. — Знаешь, иногда я думал… Думал, что если бы не Глеб Бейбарсов, ты бы рассталась со мной ещё тогда. Трагикомедия Бейбарсова в том, что он постоянно пытался нас разлучить, но именно этим и держал нас вместе. Ты такая упрямая! Тебя всегда подмывало делать всё не так, как от тебя хотели, назло. Он требовал, чтоб ты меня немедленно бросила, и ты цеплялась за наши отношения всеми силами. В некоторые моменты тянула их практически в одиночку, потому что я — человек, которому из нас двоих, по идее, они были нужнее, — становился в позу и требовал от тебя больше, чем готов был сам отдать. Вроде как я и раньше подсознательно понимал это, но игнорировал неудобную правду, пытаясь прикрыть её удобной односторонней философией. Ну, знаешь… Бревно в глазу.

Ванька издал грустный смешок.

— Может быть, до меня дошло бы раньше, что у нас не складывается, Таня. Что мы выросли, и наши взгляды на жизнь и на то, как мы хотим её прожить, стали слишком разными, и что мне нужно просто тебя… отпустить. Дать тебе следовать за собственными мечтами, а не навязывать мои. Но снова — Бейбарсов!..

Ведьма подтянула колено к подбородку и покрепче обхватила его руками. Ей очень хотелось, чтоб старый вытертый диван, на котором она сидела, в эту минуту засосал её в себя целиком, словно трясина.

— Я дурак, Таня, — закусил обветренную губу Ванька. — Ну просто натуральный Иван-дурак!.. Я знал тебя с десяти лет. Я знал, какая ты храбрая, сильная и умная, знал, что ты прекрасно умеешь постоять за себя. И всё равно я тебя недооценил. Я вбил себе в голову, что как только я откажусь от тебя, ты тут же кинешься к некромагу; как только я перестану бороться за тебя — он тут же тебя получит. Но правда в том, что ты сама всегда прекрасно умела управляться с Глебом даже в самые тёмные его часы, а наши с ним петушиные бои просто трепали тебе нервы! Ты всегда видела, что он за человек — каким был раньше, каким стал сейчас — и ты бы не обманулась, не уступила, не дала бы ему себя обидеть. Чего стоила одна твоя выходка с локоном Афродиты! — тихо засмеялся Ванька.

Таня поморщилась: она очень бы хотела, чтоб все вокруг перестали напоминать ей о локоне треклятой Афродиты. Тангро, давно по рассеянности отпущенный Ванькой, теперь, растянувшись пластом и свесив вниз одно крыло, лежал в тени на книжном шкафу и не мигая смотрел оттуда на хозяев. Таким спокойным ведьма его прежде никогда не видела: по доброй воле дольше пары минут непоседливый дракончик мог провести на одном месте только во сне.

«Но может быть, он вовсе и не спокоен. Может, он огорчён». Если Тане могло стать ещё более тошно на душе — от этой мысли ей только что стало. А Ванька ещё даже не договорил.

— Мне стоило больше в тебя верить, — мягко произнёс он, пытаясь поймать Танин взгляд. — И я верю сейчас. Если ты теперь с ним, если говоришь, что любишь его — значит, он это действительно заслужил. Значит, мне не показалось, и он правда изменился — и в лучшую сторону. Он всегда тебе нравился: та часть его, куда так и не добралась паутина тьмы алтайской старухи; которую не отравил его мерзкий двойник из параллельного мира. Она была небольшой, в какие-то моменты просто крошечной — но она всё же всегда была, эта искра света посреди непроглядного черного болота в его душе, и ты её видела, ты всегда к ней тянулась. Ты была достаточно умна, чтобы не позволить ей, подобно блуждающим огням, заманить тебя в трясину, но ты никогда не поворачивалась к ней спиной. И едва искра разгорелась достаточно — ты тут же кинулась к нему со всех ног! И правильно сделала, это не упрёк. Я тоже это увидел, почувствовал там, в магпункте: в отличие от того козла с тросточкой, теперь он действительно тебя любит. По-настоящему любит, — Ваньке явно непросто было говорить эти слова, но он упрямо продолжал: — А это главное для меня.

— Я тоже люблю тебя, — Ванька запнулся, встретившись глазами с вытянувшей губы в нитку Таней, которая ожесточённо моргала, пытаясь не дать волю упрямо подползающим к глазам слезам. — Мог бы соврать, но не стану! Я всё ещё люблю тебя, как прежде, точно так же: не только как подругу, но как девушку, рядом с которой без колебаний согласился бы прожить жизнь. И поэтому я хочу, чтоб ты была счастлива, Таня. Настолько счастлива, насколько вообще возможно. И если это не со мной — значит, не со мной, — твёрдо закончил Ванька, держа сложенные ладони около губ и буравя отрешенным взглядом выцветшие узоры на турецком ковре, лежащем между диваном и креслом.

Таня больше не могла остановить слезы, берущие штурмом глаза, и они поползли по щекам. Ведьма судорожно всхлипнула, глотая соленые капли, и зажала рукой рот.

Лицо Ваньки застыло, а потом расплылось в не без усилий вызванную, но настоящую, его особенную «ванькинскую» улыбку.