Таня Гроттер и кольца Четырёх Стихий (СИ)

У обнаружившей себя в таком прискорбном положении Лизы Зализиной случилась истерика. После этого все решили, что глюков на сегодня, пожалуй, хватит, и отправились на крышу Большой Башни, куда предусмотрительно был телепортирован Ягуном один из уцелевших праздничных столов с шоколадной скатертью и ящик красного вина. Выпить вино заставили всех без исключения, причём по нескольку раз. Для Тани (и, как оказалось в последствии, не для неё одной) напиток оказался чересчур крепким, и уже после третьей обошедшей по кругу деревянной чаши у бывших учеников окончательно сорвало крышу — да так, что они потом сами удивлялись, как умудрились не сорвать крышу самой Большой Башне.

Что было дальше, Таня запомнила плохо. Смутно припоминалось только, что она, кажется, полезла в своём достаточно коротком облегающем платье на притащенный из спальни контрабас и вместе с Ягуном, Гробыней, Жорой Жикиным и Шито-Крыто порывалась лететь в Магфорд спасать «Гурочку Пуппочку» от Джейн Петушкофф и тёть-садисток. Но в последний момент Гуня вцепился в юбку Гробыни и отказался пускать жену за трубу пылесоса в нетрезвом состоянии.

Это было зря. Пьяная Склепова закатила такой скандал, который ей трезвой в жизни бы не приснился, и полёт пришлось экстренно отложить ввиду сглаза всех полётных инструментов в радиусе пяти километров от них.

Когда в начале шестого утра народ начал расходиться, а кое-кто и расползаться, на улице уже рассвело. Гуне, как самому закалённому — с детства — к алкоголю, пришлось нести на своих надёжных мужских плечах плохо координирующую движения, но чрезмерно гиперактивную Таню и вяло икающую Гробыню, которая уже умудрилась каким-то неизвестным доселе магической науке образом уронить с крыши в ров заговорённую от потерь туфлю, и теперь, свисая с плеча своего супруга, беззаботно размахивала другой в руках, рискуя заехать Тане каблуком в глаз.

Когда подруг разнесли по кроватям, Таня мешком свалилась на подушки. Голова к тому моменту не соображала, а язык не шевелился вообще. Гробыня что-то промычала и, на прощание запустив в своего горячо любимого мужа, уже покидающего комнату, всё той же туфлей, которой, наконец, нашлось достойное применение, захрапела как мамонт в Ледниковый период. Единственной осознанной мыслью Тани перед тем, как она, несмотря на кошмарное головокружение, отключилась, была клятвенная присяга самой себе в том, что она больше никогда в жизни, ни за что не подойдёт к спиртным напиткам ближе, чем на десять метров.

====== Глава 4. Апокалипсис в рукаве ======

Я непонятно одеваюсь

И очень медленно хожу

И очень страшно улыбаюсь

И дикий ужас навожу

И взглядом обладаю странным

И очень тихо говорю

А дома странные бутылки

Держу я не для красоты

И в волосах моих опилки

Сухие листья и цветы

И чтобы я тебя не съела

Смотреть боишься мне в глаза…

Таких принцесс в старинных пьесах

В конце сжигали на кострах.

(с) Анна Фелинская

— Это похоже на Конец Света.

— Опять?!

(c) Диалог Жоры Жикина и Гуни Гломова, продлившийся ровно одиннадцать секунд. Гуня расстроился, Жикин отлетел на метр, ударившись ухом о спинку кресла, и оба грустно замолчали.

Проснулась Таня поздним утром: около трёх часов дня. Голова болела так, как будто там решили организовать танцпол Тибидохские богатыри-вышибалы, а в зеркало, впервые за последние несколько недель, было действительно страшно глянуть даже не особо привередливой к внешнему виду внучке Феофила. Гробыня, почивавшая на соседней кровати-гробу в позе практикующегося Будды (голова — на Восток, левая верхняя конечность — на Юг, правая верхняя конечность на Север и обе нижние строго на Запад под углом в девяносто градусов от общего положения тела), самым натуральным образом храпела.

М-да… У мадам Склепофф сегодня был тот ещё видок. Таня, созерцая художественно размазанные по всему лицу остатки косметики Гробыни, смутно начинала подозревать, что сама она едва ли выглядит лучше. Но подойти к зеркалу ей так и не дали: раздался осторожный стук в дверь, и ведьма, наслаждаясь всевозможными прелестями похмелья и не в силах оторвать свою физическую карму от кровати, просто махнула рукой с фамильным перстнем, снимая охранное заклинание. Не рассчитав сил, Таня явно перестаралась, и вместо одной зелёной искры из кольца вылетели сразу две красных. Дед тут же разразился воинственной и весьма абстрактной тирадой на тему «Бездарные внученьки-алкоголички и их дальнейший жизненный путь» — который, по чрезвычайно радужным взглядам Феофила Гроттера, заканчивался либо в канаве под забором, либо в землянке у некромага (на взгляд деда, принципиальной разницы между этими двумя финалами не наблюдалось).

Опять услышав от собственного кольца про некромагов, Таня возмутилась и предприняла безуспешную попытку заставить замолчать сварливого предка, что только подстегнуло пыл старика. Тут в комнату вошёл наконец-то впущенный Ванька Валялкин, и Тане, чтоб заглушить самозабвенно скандалящего родственника, пришлось торопливо сунуть руку с кольцом под подушку.