Я увидел группу эсэсовцев, которые вели огонь, прикрываясь корпусом оставшегося «Хетцера», хладнокровно управляясь с пулеметом МГ-42, ствол которого держал на плече один из солдат, срезая очередями из него цепи русских солдат, продвигавшихся вперед. Пулеметные очереди рвали их на бегу на части, но один Т-34 стал обстреливать «Хетцер» и расчет пулемета осколочно-фугасными снарядами. Один из этих снарядов попал в борт истребителя танков, осколки его смели пулеметный расчет. Слабая броня не устояла против фугасного снаряда, распоровшего борт. Воспламенившийся бензин выплеснулся с кормы «Хетцера» и залил землю на много метров вокруг, а гусеницы быстро смотались, потому что трансмиссия продолжала работать.
Мы остались одни-одинешеньки – только наша «Пантера» и горстка мотопехотинцев – против массы красных, против трех оставшихся Т-34, несшихся на нас в свете ракет и страстно жаждущих перекрыть выход из котла. Но один вырвавшийся вперед Т-34 был подбит в борт «панцерфаустом», который вызвал детонацию боеприпасов, разорвавшую корпус танка и взметнувшую вверх, в пронизывающий воздух алый свет, его гусеницы. Мотопехотинцы, уничтожившие этот танк, вслед за этой победой сразу же погибли под гусеницами следовавшего за сожженным красного танка, проехавшего по ним и выбросившего их изуродованные тела из-под кормовой оконечности гусениц. Мы поразили этот танк бронебойным снарядом, когда он уже удалялся от нас, вырвав большой кусок брони из его башни. Сквозь свои приборы наблюдения я видел, как его экипаж пытался покинуть машину, когда ее внутренность охватил огонь, они пытались выбраться через люки, но падали обратно в бушующее пламя.
Последний Т-34 стал разворачиваться лобовой частью к нам, решив, очевидно, разделаться сначала с моей «Пантерой», а уже потом перекрывать выход из котла. Мы выстрелили первыми, но наш снаряд срикошетировал от его переднего бронелиста и с визгом унесся куда-то вверх. Его снаряд ударил в броню против того места, где в корпусе танка располагался мой радист за смонтированным в шаровой установке пулеметом МГ-34, установленным под выгибом лобовой брони. Мой радист вскрикнул и тут же замолк, – и прежде чем мы смогли найти время, чтобы уделить ему внимание, мы выпустили снаряд в Т-34 с дистанции в 200 метров, попав тому между маской орудия и погоном башни. Башня подпрыгнула, а орудие опустилось вниз. Люк в корпусе танка открылся, оттуда вырвался сноп искр. Я понял, что внутри танка начался пожар, а из люка мгновенно выбрались два члена танкового экипажа в тлеющих комбинезонах, но с автоматами с барабанными магазинами в руках.
Вид всего происходящего неожиданно заслонило человеческое лицо, появившееся в смотровом приборе моей командирской башенки и почти полностью перекрывшее все поле зрения. Красные пехотинцы забрались на наш корпус, когда мы вели бой с их танками.
Я приказал механику-водителю сдать танк задним ходом, – и, когда мы дернулись назад, я увидел, что лицо русского солдата исчезло, поскольку его сбросила с корпуса сила инерции. Я успел заметить лишь его промелькнувшие в падении ноги, а затем вспышку от его гранат, взорвавшихся на земле. Наш двигатель заглох, а корпус танка заполнился дымом с мерзким запахом, причем дым был столь плотным, что сквозь него почти ничего не было видно. Дым этот кольцами поднимался вверх откуда-то снаружи, не давая ничего различить и сквозь смотровые приборы командирской башенки. Поэтому я откинул крышку башенного люка и по плечи высунулся из башни.
Наш танк был окружен русскими пехотинцами, а эсэсовцы сражались с ними врукопашную не на жизнь, а на смерть. Я видел, как один эсэсовец разделался с двумя русскими танкистами саперной лопаткой, а потом схватил автомат одного из них и открыл огонь по русской пехоте. Почти сразу же после этого он был сражен брошенной гранатой, а красные пехотинцы бросились к месту перехода через шоссе.
Подо мной, в наполненном дымом корпусе танка, мой механик-водитель пытался запустить двигатель боевой машины. С места радиста не доносилось ни звука.
Я увидел, как некоторые из русских пехотинцев начинают отступать, провожаемые очередями трассирующих пуль и вспышками гранатных разрывов. Наши солдаты в месте перехода дали им отпор, заставив отойти от тысяч людей, спешащих пешком перебраться через шоссе.
Район перехода продолжал оставаться открытым.
Наш двигатель наконец заработал, и я развернул танк лобовой частью на юг, вдоль шоссе, откуда ожидал появления новой волны русских танков. Мы открыли все крышки люков, чтобы избавиться от дыма, и я крикнул вниз, спрашивая, как дела у радиста. Ответа не прозвучало, поэтому я спустился ниже погона башни и просунул голову за переднюю перегородку, чтобы понять ситуацию в отделении управления.