Танцующая на ветру

Любовь Игоревна, услышав мой голос, разразилась руганью, дальше можно было не слушать, я сразу поняла, что Люба не нашлась, ругают за это Любовь Игоревну, а она виноватой считает меня. Я постаралась как можно спокойнее выслушать свою бывшую воспитательницу и сказала:

– Я найду Любу.

– От тебя всегда одно горе, Брусникина! – начала снова кричать Любовь Игоревна. – Одно горе! Вон Дашка как страдает! Я же все знаю! Она мне звонила. А из-за кого? Из-за тебя! Что ты Веселухину покою не даешь? Оставь его в покое! Он женатый человек! И так из-за тебя уже с крыши сброситься парень хотел!..

Хотя это все была неправда, мне стало очень обидно. Кому от меня горе? Даше, которая ждет ребенка от Паши, который ее не любит? Паше, который полез на крышу двухэтажного дома, чтобы с нее сброситься? Так ведь упала тогда я, не он. У меня было сотрясение мозга. Люба не из-за меня убежала. Виктора Сергеевича обвиняли напрасно, и не из-за меня, а из-за ненормальной любви Вульфы к нему. Но Любовь Игоревна всегда меня не любила, потому что я не сбивалась в стадо. Молчала и делала все по-своему.

Я нажала отбой и посмотрела на Машу, которая шла, низко опустив голову, тяжело ступая, как будто она, тоненькая и легкая, вдруг погрузнела на двадцать килограмм.

– Не могу идти, – пожаловалась Маша. – Давит вот тут… и вообще. Не пойду.

– Пошли, – потянула я ее.

– Нет. – Маша встала на месте. – Там же сейчас другое отпевание. Я не смогу, с ума сойду.

– Может быть, никто больше не умер… и нет отпевания… – осторожно сказала я.

– Никто не умер, только моя мама умерла, да? Да?.. – Маша с ходу начала плакать. Развернулась и побрела к дому, прижимая к лицу мамин платок.

Я не стала ее догонять. Я понимаю, я знаю, что каждый должен пройти свой путь отчаяния и боли, и иногда не надо мешать человеку его пройти, от твоей помощи ему может стать только хуже.

И сама сначала решила пойти в училище, а к отцу Андрею – позже, когда он отслужит все свои утренние службы, сейчас все равно он со мной не будет разговаривать.

Тетёрка, завидев меня, радостно всплеснула руками:

– Ля!… Кто к нам пришел!.. Пой!.. Опоздала – пой.

Я пожала плечами и негромко спела:

Постой паровоз,
Не стучите, колеса,
Кондуктор, нажми на тормоза,
Я к маменьке родной с последним приветом
Спешу показаться на глаза.

Когда я завела повтор про «маменьку», Тетёрка, с подозрением до этого смотревшая на меня исподлобья, наконец, узнала песню и аж взвизгнула:

– Да ты что, вообще!..

По сравнению с тем, что поют, точнее, пытаются петь иногда другие опоздавшие (песни про некрофилию, например, – есть такая модная группа, которая снимает ролики и поет исключительно про это, на русском языке), я, можно сказать, спела классику.

Но Тетёрке, скучавшей на уроке, посвященном Тютчеву, только этого и надо было.

– Плачет по тебе зона, я так и вижу тебя в робе, с номерком.

– Почему? – спросила я, нарушая свой обычный закон – не связываться, когда есть возможность. Сейчас была возможность промолчать, но я, перебудораженная невероятными событиями двух последних дней, как-то не смогла сдержаться. Или не захотела. Может быть, я становлюсь взрослой и уже не буду так осторожничать и отмалчиваться?

– Что – почему? Почему ты на зону скоро попадешь? – Тетёрка задумалась. Обычное дело – начнет говорить и потеряет нить или шутка закончится. Что дальше говорить – она не знает. Вот и сейчас Тетёрка подумала-подумала, потом открыла окно, впустила холодного воздуха, сказала: – Да!.. Хорошо!.. Читаем Тютчева вслух! Кто хочет? Что о стихах говорить? Их надо слушать!

Поскольку из шестерых девочек, пришедших сегодня на занятие, читать вслух Тютчева никто не хотел, я вышла, села на стул, который Тетёрка выдвинула вперед, и до конца занятия читала Тютчева. Не могу сказать, что это самый мой любимый поэт, но в его строках есть магическая сила, в некоторых. Как будто он сам не знал точно, о чем пишет, но слышал что-то и спешил это удержать, записать. Может быть, я все это придумываю.

За минуту до конца пары Тетёрка остановила меня:

– Все, хватит, садись! Начинаем Тургенева. К следующему занятию прочитать «Отцы и дети», кто раньше не читал. Не самое интересное чтение, конечно, но надо. Надо!!!

– Почему неинтересное? – пожала плечами я, ставя стул на место и возвращаясь за свою парту.

– Я не понимаю людей, которым больше всех нужно! – Тетёрка, искавшая в Интернете голубые платья в пол все время, пока я читала Тютчева (мне было отлично видно, что она делает), уцепилась сейчас в меня взглядом. – Тебе интересно читать Тургенева?

– Да. Очень ироничный, тонкий автор.

Пара закончилась, все девочки стали расходиться, меня Тетёрка задержала.

– Вот ты думаешь, Брусникина, что я тебя не люблю?