Танцующие медведи: Опыт обретения свободы

– Здесь если пивка выпьешь и за руль сядешь, полицейский только улыбнется. Человеческий у них подход, – говорит Роберт. – А в Польше, я слышал, за такое можно за решетку угодить. Ну и зачем туда возвращаться?

– Только не пиши, что мы тут только пиво пьем. Будь оно так, никто бы мне место на работе не грел. А мы здесь живем больше десяти лет, и у нас заказы один за другим. Как ситуация? Теперь, после вступления в Евросоюз, все очень хорошо. Можно легально работать и без особых церемоний. До вступления полиция регулярно устраивала рейды на стройки. Если ловили нелегалов, приходилось сразу давать взятку. Иначе – депортация.

– А чтобы легально работу получить, тоже нужно было на лапу дать.

– И чтобы этот их ИНН сделать.

– И чтобы к врачу попасть.

– Понимаешь, из-за чего весь этот кризис в Греции? – спрашивает Юрек. – Каждый слишком много для себя хотел. Я на своей шкуре его еще не ощутил. Но уже вижу, что клиенты перестали покупать колбасу на вес. Покупают ломтиками.

Пятница, или Левые против государства

Экзархия – это район анархистов, коммунистов, троцкистов, альтерглобалистов и экологов. Здесь сложно отыскать даже кусок стены без граффити. В кафе политизированная молодежь сутками напролет спорит, как изменить мир.

Полиция сюда не суется. При виде полицейских здесь летят камни. В выходные на въездах в Экзархию стоят только сотрудники отрядов особого назначения с пластиковыми щитами. Иногда за столиком в кафе все вдруг начинают чихать.

– Слезоточивый газ. Наверное, наши где-то бегают наперегонки с собаками, – объясняет официант и приносит смоченные водой салфетки.

Вот почему я иду в Экзархию с неспокойным сердцем. Начинаю с уютной площади возле политехнического университета.

– Экзархия? Здесь начнутся перемены, которые изменят всю Грецию, а в лучшем случае и весь мир, – с воодушевлением говорит Мария, студентка архитектурного факультета. – Одно правительство здесь уже пало: хунта полковников. 17 ноября 1973 года студенты из моего политехнического объявили забастовку. К ним начали примыкать жители Афин, сытые диктатурой по горло. Полковники перепугались. Прислали танк. Погибли двадцать четыре человека. Но так и начались перемены, благодаря которым годом позже вместо полковников у нас было демократически избранное правительство.

Второй раз Экзархия восстала в 2009 году.

– Самые светлые головы этого не предвидели, – кивает Мария. – Все началось с того, что полицейские застрелили Александроса, молодого парня, который в их адрес ругательства выкрикивал. Экзархия забурлила. Чуть позже забурлила вся Греция. Люди дрались с полицией, каждый день стычки, газ, демонстрации. В Греции сгорело несколько полицейских участков.

Это были самые крупные волнения с 1973 года.

Христос, учитель из близлежащего лицея:

– Я работаю здесь с молодежью больше пятнадцати лет. Я был уверен, что произойдет нечто подобное. Дети часами корпят над учебниками. Оканчивают школу. Потом университет. А когда я спрашиваю своих бывших учеников, о чем они мечтают, они говорят: о работе в бюджетном учреждении. Разве это нормально, что предел мечтаний двадцатилетних – должность в городской администрации?! За тысячу евро в месяц? Но в Греции вот так. Потому что мы ничего не производим. Можно работать либо на государство, либо в туристической отрасли.

– А какое отношение это имеет к волнениям? – спрашиваю я.

– Работа есть только для избранных. Надо иметь знакомства и давать взятки. Тогда у тебя рай на земле: тринадцатая, четырнадцатая зарплата, тебя не могут уволить. Но у большинства студентов в Греции нет будущего.

Я интересуюсь у Марии, как обстоят дела у молодых архитекторов.

– Есть две государственные фирмы, которые забирают к себе самых талантливых и самых блатных: у кого отец или мать работают в этой области. Еще есть несколько частных фирм. Но у них редко появляются вакансии. Выбор? Заканчиваешь учебу и либо едешь за границу, либо находишь работу ниже своего уровня. На автозаправке, в офисе. Если повезет, то в туризме. Я учусь на третьем курсе, но уже сегодня бегаю на стажировку в агентство, которое возит туристов из Израиля.

Мария ведет меня в центр Экзархии. Некогда уютная маленькая площадь воняет мочой.

– Гашиш? Кокс? Что-нибудь покрепче? – спрашивает на входе эмигрант из Африки. Нет, спасибо. Те, что не отказались, бродят по площади. Кто-то затягивается косяком. Кто-то помогает другу уколоться.

– К сожалению, это место становится все отвратительнее, – говорит Мария. – Город совершенно сознательно позволяет потреблять здесь наркоту. Приезжает журналист из-за границы, и что он видит? Наркоманов, зассанный газон, граффити. Но Экзархия – это про другое. Это неприятие капитализма. Крысиных бегов. Мы будем сражаться до полной победы.

– Но с чем конкретно сражаться? С кризисом? – спрашиваю я.

Мария машет рукой:

– Кризис – это ерунда. Не впервой. Мы будем сражаться с капитализмом. Показывать людям, что для счастья необязательно иметь особняк, питона и вертолет.

– Что именно вы хотите изменить?