Танцующий бог

Тот юноша, который подал нищему музыканту крупную монету, родился уже после того, как страна Шиф стала колонией. Но его кровь помнила… Что? Спросите его — и он не смог бы ответить. Но, услышав мелодию чуть расстроенной арфы, он понял, что, может быть, узнает, отчего нет покоя в сердце.

Закончив петь, старик собрал монеты, спрятал их куда-то под свои лохмотья и неожиданно легко для калеки поднялся с земли.

— Простите меня, уважаемый, — юноша не смог преодолеть смущения, поэтому его голос звучал отрывисто и хрипло. — Простите, уважаемый, вы не могли бы разрешить мне проводить вас до места вашего благословенного отдыха?

Старик внимательно посмотрел юноше в глаза и молча кивнул.

Сколько времени прошло с того дня? Может, неделя. Может, месяц. Может, больше… Старик, снимавший угол у небогатой вдовы, днем пел на базаре, а вечерами беседовал с юношей. И вот однажды он взял арфу и вновь запел о беззвучной музыке небесных струн, выкованных мудрыми волхами. Но это была другая песня, сложенная совсем недавно, песня, в которой не было древней красоты, но была лишь печаль и немного надежды.

* * *

Горный Тигр — не человек. Он слышит голос мироздания. Когда раздался зов небесных струн, зверь встревожено поднял голову. Раздраженно дернул ушами, принюхиваясь к ветру.

Тигр был сыт. Неподалеку от камня, на котором дремал Царь Гор, валялись остатки вчерашней добычи — половина растерзанной туши быка, покрытая уже подсохшей кровавой корочкой. Тигр собирался понежиться на солнце и снова поесть, выбирая лакомые куски.

Но пришел зов. Нехотя, словно еще раздумывая, что же делать дальше, зверь спустился со скалы и потихоньку потрусил на восток, к потаенной горной долине, в глубине которой, словно орлиное гнездо, приютился на скалах древний монастырь. Постепенно шаги Тигра становились все стремительнее, и через какое-то время он уже мчался сквозь лес, перепрыгивая через корни и обтекая стволы черных елей.

Звенела небесная струна — та, что поет о тревоге. Звенела, подстегивая зверя, заставляя мчаться так, как мог только он — Царь Гор, древний зверь цвета осеннего леса, грозный владыка, для которого все живое делилось на достойную добычу и то, что не стоит внимания.

Не было соперников у Тигра. Не было ни друзей, ни врагов. Лишь молодые самки в весеннюю пору заставляли Царя смириться со своим присутствие. В месяц любовного безумия забывал Тигр и о голоде, и о жажде, дни напролет проводя в поисках той, что станет матерью его детей. Жадно принюхивался к воздушным потокам, ловил манящие запахи. Но осыпались нарциссы, вяли клематисы, и забывал Царь о той, что была с ним. В укромных пещерах на границе владений Древнего зверя появлялись на свет юные тигры. Рождались, вырастали и уходили как можно дальше от мест, где царствовал их отец, ибо не было у них надежды однажды победить в схватке Вечного.

И все же небесный зов был сильнее, чем весеннее желание. Тигр бежал, и в душе его все громче звучали почти забытые мелодии. Там грохотали барабаны, и пели двуногие… И Зверь пел вместе с ними, повторяя древние слова смутно знакомого языка.

Увидев каменные стены монастыря, Тигр на миг остановился и огласил долину громовым ревом, почти не уступавшим по мощи звукам трепетавших в небе струн. Распахнулись бронзовые ворота, и Зверь, с трудом преодолев отвращение к человеческому жилью, полному запахов дыма и старой кожи, и еще каких-то, незнакомых, но едучих, раздражавших чуткие ноздри, медленно вошел во двор. Упали на колени, склонившись перед Царем, привратники.

Не обращая ни на кого внимания, Зверь прошествовал к входу в молельню. Круглый зал с узорчатым сводом и статуей танцующего бога у дальней стены казался ему единственно правильным местом в том маленьком человеческом муравейнике, которым виделся ему монастырь. Здесь, в молельне, Тигра ожидал высокий монах со снежно-белыми волосами и темным, словно еловая кора, лицом.

— Вспомни, брат! — воскликнул монах. — Пашу, брат мой! Вспомни и вернись!

Зверю показалось, что он с разбегу наткнулся на каменную стену, умудрившись не увидеть ее в темноте. Упал на брюхо, он забился в судорогах — и вот уже на полу молельни лежит старик, такой же древний, как и позвавший его монах. У обоих одинаково широкоскулые лица и узкие желтые глаза, одинаково сухие и мощные тела опытных воинов. Лишь одна разница: волосы гостя тронуты сединой, но не побелели еще сплошь, мерцают огненными всполохами в свете бронзовых ламп.

Монах набросил на скрюченное тело теплый халат, взял с жаровни металлический кувшин, плеснул из него в деревянную чашу, поднес к губам рыжеволосого:

— Выпей это!

Тот отхлебнул из чаши, поднялся, сделал несколько неуверенных шагов:

— Зачем звал?

Давно забытые человеческие слова тяжело довались оборотню.

— Оденься и пойдем, — ответил монах. — Многое случилось, пока ты радовался жизни. И многое еще случится.

В маленькой келье их ждал накрытый стол: мясо — для гостя, травяной отвар, смешанный с молоком и маслом — для хозяина.

— Говори же, Ярри, — попросил человек-тигр, когда они поели.