Танцующий ястреб

Твой сын сумел выскользнуть из далеко простирающейся полосы этой тени, ибо его жизнь и время были такими, что ему удалось из нее выбраться; и он пересек границу этой тени благодаря тому, что принадлежал иной, чем ты, эпохе; и он эту грань перешел, рожденный в хате с глиняным полом, сын рожденного в той же хате Михала Топорного, еще крестьянина, внук рожденного в той же хате Винцентия Топорного, дитя сонной, унылой долины, раскинувшейся между широкой рекой и обрывом каменоломни, где на небольшом пятачке посреди бывших помещичьих угодий исполнил свою безумную пляску старик из богадельни, который с жадностью безнадежно опоздавшего хищно набросился на землю, этот дар времени, и зарывался в нее лицом, руками и душой, да так и не смог ее взять, ибо между безмерной тягой к земле и землей, подобно непреодолимой стене, встало его помешательство; земля не досталась ему еще и потому, что он не свыкся с нею и никогда ею не владел, только жаждал ее заполучить; а когда вдруг получил, так испугался, что обезумел и обошелся с этой землей не по-человечески, а как дикий зверь со своей жертвой, и тем доказал, что его целиком заграбастала вездесущая тень давней юдоли, которая тянется в грядущее из глубины времен.

Твой сын, инженер Михал Топорный, переступил границу тени, и пусть тебя это веселит, и пусть тебе не мешает радоваться и не пугает грустное имя жертвы, которым тебя еще, возможно, наречет история, ибо ты не смог увернуться, выскользнуть из полосы тени, хоть очень хотел и все еще хочешь этого и хоть ты по-прежнему отплясываешь свой головокружительный, лишающий покоя и разума танец, продвигаясь по «линии, идущей неуклонно ввысь»; хоть яростно защищаешь свою новую кожу и отчаянно цепляешься за нее, уже начинающую расползаться, выцветать и блекнуть.

Но радуйся, инженер Михал Топорный, что твой первый сын Сташек вырвался из полосы тени и нашел в твоем учителе своего учителя, и что твой второй сын найдет себе учителя в старшем брате и повернется лицом к тебе и к твоим предкам, и что не будет различия между твоими сыновьями.

Но тщетны эти советы и призывы, раз ты не можешь им следовать. Ты по-прежнему остался одержимым фанатиком дела, самозабвенно шествующим по «линии, идущей неуклонно ввысь», и тешил себя иллюзиями, что удержишь Веславу с помощью поста главного директора.

Вначале ты быстро приблизил к себе этот пост, когда главный директор споткнулся по причине поломки ценной и незаменимой для увеличения продукции машины, но позднее директорское кресло как бы отдалилось от тебя, ибо первый осмотр агрегата показал, что трещина корпуса неопасна и что добыча не снизится так резко, как предполагал ты, предвкушающий повышение. Однако это не ослабило твоего стремления поспособствовать тому, чтобы главный директор окончательно споткнулся, и у тебя стали на этот счет появляться новые замыслы, которые ты намеревался осуществить; ты упорно стремился к тому, чтобы положение твоего начальника все же пошатнулось и тебе удалось бы в конце концов заполучить пост главного директора.

Но тебе не пришлось прилагать усилий, чтобы воплотить свои замыслы, так как комиссия, состоящая из видных специалистов, пришла к выводу, что трещина на корпусе машины может повлечь длительный простой агрегата или совсем вывести его из строя, а это уже грозило срывом плана и тем, что кресло под главным директором зашатается и значительно приблизится к тебе.

Ты впился в результаты второй проверки, и уже не выпустил их из рук, и повсюду твердил озабоченным тоном: «Как до этого довели?»

Ты беседовал с людьми так, чтобы создавалось впечатление, будто машина остановилась по вине главного директора, который легкомысленно пренебрег ремонтом в те дни, когда были замечены лишь первые перебои в работе машины и пока еще незначительные трещины на ее стальном корпусе.

Ты вел разговоры с людьми из разных отделов и производственных бригад таким образом, чтобы бездарность главного директора стала очевидной и одновременно не слишком обнаружилась твоя тайная вожделенная цель — пролезть на его место.

Возможно, вынуждаемый своей бедой, ты, как человек честолюбивый, замороченный, желающий спасти свою любовь, свою первую, запоздалую любовь, ты хитроумно и ловко способствовал тому, чтобы инженеры и рабочие, которые из-за этой аварии не могли выполнить план, а следовательно, больше заработать, начали предъявлять главному директору серьезные претензии и все смелее заговаривали о его халатности.

В конце концов было проведено специальное совещание, на котором стиль работы директора подвергся резкой критике; с критическими замечаниями выступили другие — инженеры и рабочие, ты же помалкивал; ты подстроил дело так, чтобы критиковали другие, а ты воспользовался бы плодами их критики.

То, что критиковали другие, было здорово придумано, ведь если бы ты покритиковал директора, люди могли бы подумать, что тебе не терпится занять директорское кресло; ты, в сущности, стремился к нему, но повернул дело так, что создалось впечатление, будто тебя подталкивают другие, а ты любезно им это разрешаешь.