Танцы по-нестинарски

Он нашёл в кошельке двухкопеечную монету, зашёл в телефонную будку.

– Света, я на Крещатике, – сказал Лахтин секретарше. – Найди, пожалуйста, Виктора. Пусть подъедет ж «Детскому миру».

Он повесил трубку, и тут сердце его подозрительно замерло, будто поднималось, поднималось по лестнице, а затем споткнулось и с ходу перепрыгнуло полпролета.

Лахтин вернулся к автоматам и на всякий случай проглотил таблетку новокаинамида, запив её тёплой водой. Затем прошёл к троллейбусной остановке, присел в тени.

– Ну где же ты, Злодей?! – привычно позвал он.

Йегрес появился не сразу, а как бы просочился, будто дым, из кроны дерева. В нём что-то клубилось и посверкивало, пока из тьмы не сформировался человеческий облик.

– Привет, Чудовище, – сказал двойник и присел рядом с Лахтиным. Достукался? Я тебя утром предупреждал.

– Не надо, – поморщился тот. – Мне и без тебя тошно.

Он подумал, как бы удивились люди, если бы увидели рядом с ним его негатив, да ещё бестелесный.

– Сейчас тебе вдвойне тошно будет, – заявил Йегрес. – Я ухожу от тебя, родственничек. Навсегда.

– Как?! – мысленно вскричал Лахтин. – И ты уходишь? Вы что сговорились с Лялькой? Впрочем, чепуха. Ты не можешь уйти. Ведь наши миры сопредельные, зеркальные.

– Ещё как могу, – Йегрес вздохнул. – Наши миры, оказывается, расходятся. Кроме того, мне запретили с тобой встречаться. Наши умники считают, что мы плохо влияем друг на друга. И даже больше того...

– Я – на тебя? – удивился Лахтин.

– Получается, что так, Чудовище. – Йегрес пожал плечами, чёрные губы сложились в улыбку. – Ты и впрямь оперился. Стал быстрее соображать, появилась решительность. Можно уже за ручку не вести... Умники говорят, что наши отношения мешают сосуществованию двух миров. Мы расталкиваем их, как два одноимённых заряда.

– Не слушай их, Злодей! – то ли про себя, то ли вслух взмолился Лахтин. – Нам хорошо вдвоём. Мы ругаемся, но мы и дополняем друг друга. Кроме того, ты не прав. Мне трудно... решать всё самому. Я привык... с тобой. Ты всегда был рядом. Как же теперь – без тебя? Жить так сложно.

– Жить просто, – насмешливо прищурился Йегрес. – И не скули, пожалуйста. Кое в чём ты уже превзошёл учителя. Далеко пойдёшь, если... не остановят. – И двойник хихикнул. – Главное – не жди милостей, как завещал ваш Мичурин. Дерзай, родственничек! Учти: если ты не приспособишь этот мир для своих нужд, он тотчас приспособит тебя. Причём использует и выбросит. А Ляльку ты не слушай. Каждый сражается за то, что он имеет. А у неё, кроме души, ничего нет.

Йегрес поднялся, брезгливо сплюнул. Чёрный сгусток слюны полетел в сторону пассажиров, столпившихся на остановке. Лахтин замер – от страха у него даже засосало под ложечкой. «Я пропал! Скандала не избежать. Йегреса люди не видят, получается, что плюнул я... Сейчас вызовут милицию... Протокол, фамилия...»

– Очнись, Чудовище! – повелительно сказал двойник. – Всё я тебе дал, а вот от страха не вылечил. Ну, да ладно. Проживёшь...

«Не поняли! Не увидели!» – обмирая от радости, подумал Лахтин.

– Я пошёл, – напомнил Йегрес. – Будь позубастее, родственничек. И не поминай лихом.

Он неторопливо пошёл-поплыл наискосок через Крещатик.

Лахтин, хоть и понимал, что ничего не случится, весь сжался, когда синий «Жигулёнок» – первый из вереницы автомобилей, мчавшихся по улице, врезался в расплывчатую фигуру двойника, прошил её, а за ним замелькали другие машины, зловонно дыша бензином и перегретым металлом.

Йегрес шёл сквозь железный поток, не замечая его, и сердце Сергея Тимофеевича вдруг наполнилось гордостью за двойника и одновременно за себя: плевали они и на людей, и на весь этот мир. Раз их с Йегресом не видят, не замечают – тем лучше. Значит, они вольны жить, как хотят.

– Прощай, Злодей! – прошептал Лахтин. – Не бойся, нас уже никто не остановит.

Он почувствовал в себе такую силу, такую дерзкую уверенность, что даже прикрыл глаза, чтобы прохожие не увидели в них торжества. Его буквально распирали эти два чувства, тянули ввысь. И сладко, как в детстве, и замирает сердце от страха и восхищения. Ещё немного, и он тоже взлетит, заскользит невесомо над Крещатиком – сквозь ревущий поток машин, усталые дома, полумёртвые от жары деревья...

Он вдруг услышал настойчивые голоса, которые бесцеремонно ворвались в его грёзы, но открывать глаза не стал.

– Расстегните ему рубашку, – сказала какая-то женщина.

Лахтин без труда определил по голосу, что ей за пятьдесят и что у неё небольшая зарплата.

– Товарищи, может, у кого есть нитроглицерин? – вмешался мужской голос.

«Кому-то поплохело, – машинально отметил Лахтин и представил, как собираются рядом зеваки, как суетятся люди, не зная, чем помочь тому, кто упал на асфальт. – Моё дело сторона, я не врач. И вообще... Могу я хоть раз отключиться от суеты и никого не видеть, ни о чём не думать, ни о ком не переживать».

Голоса-реплики прибывали:

– «Скорую помощь» вызвали?

– Да, вон тот гражданин звонил...

– Позвоните ещё... – Голос был старческий, дребезжащий: – Юноша, потрудитесь, пожалуйста, набрать ноль три. Пока они соберутся, человек помереть может.