Таракан

Тот юнец, что запустил кирпичом во французское посольство, скрылся с места преступления, и арестов не последовало. Это отметили в Париже. На момент происшествия в Найтсбридже [13] насчитывалось порядка пятидесяти человек. К вечеру там собралось больше пяти сотен, в их числе тральщики, приехавшие из Халла [14] на автобусах при содействии разворотческой партии. Шума и криков было предостаточно, но в остальном демонстрация прошла мирно. Отрядили наряд из пяти полисменов, которым оставалось стоять у парадного входа посольства и наблюдать. Но в половине пятого кто-то метнул «зажигательное устройство». Оно приземлилось на влажный газон рядом с клумбой под окном и не загорелось. Это была молочная бутылка, содержавшая не больше дюйма жидкости для розжига. В новостях ее назвали зажигательной гранатой, что технически, возможно, было верно. Это обстоятельство также отметили в Париже.

Еще раньше в тот же день Министерство иностранных дел и по делам Содружества вызвало французского посла, графа Анри де Клермон Лэро, потребовав дать отчет о смерти шести английских тральщиков. В официальном отчете данная встреча, в ходе которой посол выразил искренние и сердечные соболезнования семьям погибших и принес глубочайшие извинения за эту трагическую случайность, была названа «конструктивной». Пресса мало что из этого отметила, поскольку в пять часов на пороге Даунинг-стрит появился премьер-министр и сделал неожиданное заявление. Так называемая граната, сама по себе заслуживавшая осуждения, оказалась, по результатам проверки, хлопушкой, фактически «пшиком» и, по всей вероятности, не более чем шуткой крайне дурного тона. Затем Самс зачитал имена покойных тральщиков, назвав их «английскими героями». Кроме того, он выразил глубочайшие соболезнования семьям погибших и сказал, что его «потрясло» это трагическое происшествие и он был «не вполне удовлетворен» объяснениями, данными послом Франции. Премьер сослался на экспертное заключение. При современных технологиях, в особенности на военном судне, трудно представить, чтобы можно было не заметить тридцатифутовый рыбачий баркас, пусть даже в тумане, каким бы плотным он ни был. Премьер полагал, что шкипер баркаса мог не знать, что зашел в территориальные воды Франции и занимался незаконным промыслом. Самс признал, что территориальные права, как того требуют сложившиеся международные нормы, следует уважать. Однако – здесь он выдержал паузу – в случае нарушений «ответные меры должны быть разумными и адекватными». Поэтому он «ожидает дальнейших объяснений от наших ближайших друзей, французов». После чего, игнорируя вопросы журналистов, он резко развернулся и скрылся в дверях своей резиденции.

Так трагедия в одночасье обернулась дипломатическим кризисом. Президент Ларусс, и без того озадаченный и возмущенный этими l’inversion britannique [15], принимая во внимание осложнения, грозившие французскому экспорту вин и сыров в Соединенное Королевство, был, как сказал его пресс-секретарь, «разочарован» тем, что англичане могут «сомневаться в словах ближайшего друга». Помимо того что допущение администрации Самса, будто правительство Франции практикует «убийство невинных рыбаков, заплывших в наши прибрежные воды, наносит оскорбление всему, что дорого Франции». Министр Самс в этой непростой ситуации, грозившей его стране смутой, заявил, что он непричастен к «националистской волне надуманного гнева, разжигаемого иррациональной бурей в “Твиттере”». Французскому президенту пришлось отозвать своего посла. Граф Анри де Клермон Лэро отбыл в Париж для консультаций.

Джим, недолго думая, решил отозвать британского посла из Парижа. Все складывалось удачно. В такое трудное время народу нужен заклятый враг. Патриотически настроенные журналисты восхваляли премьер-министра за то, как он уделал французов и сказал громкие слова о «наших павших мальчиках». Авторитетные издания одобряли его первостепенные задачи, изложенные в палате общин. В «Мейле» появилась статья под заголовком «Кто раззадорил Джима?»

Под конец того первого, сумбурного, дня премьер-министр удалился в свою маленькую комнату на последнем этаже и стал вникать в «Твиттер», этот, как он его определил, примитивный аналог феромонного бессознательного. Прочитав о травле Арчи Таппера, он стал подозревать, что американский президент, вполне возможно, «один из наших». Подобострастный типчик из компьютерного отдела Уайтхолла помог премьеру завести свою страницу. Не прошло и двух часов, как у него уже было 150 000 подписчиков. Еще через час это число удвоилось.