Тарковский и я. Дневник пионерки

Очень смешно, но помнится, как прочитав это мое вступление к интервью в Риме, Лариса тут же высказала мне порицание: «то есть я опять только хозяйка и повариха? А кухня, значит, то единственное место, которое ты мне уделяешь рядом с Тарковским?»… В некотором замешательстве я пыталась как-то оправдываться, объясняя, что эта ее роль в моем понимании очень значительна и по-особому всегда привлекательна для самого Тарковского. Но, честно говоря, это ее не очень волновало в параметрах Истории, где она пыталась зарезервировать свое собственное, гораздо более значительное место…

Что касается самого Тарковского, то он действительно был и изнуренным и усталым, но в то же время был тогда также задорно-молодым, радостно-взвинченным, точно пружина, готовая вот-вот распрямиться в полный рост — точно человек, лукаво и исподволь подготововшийся к решительному и победному прыжку…

* * *

Но теперь вернемся к моему первому свиданию с Тарковскими в Риме. Ему предшествовали обстоятельства, сильно озадачившие меня поначалу, а позднее оказавшиеся вовсе не случайными. После того, как мы расставались сначала с Андреем в апреле, а потом с Ларисой в августе, то соответственно договаривались немедленно созвониться, как только я окажусь в Амстердаме. Но что могли мы все знать?.. И что могла знать я лично о своем грядущем житье-бытье в совершенно случайной и незнакомой мне стране?..

Приехав и едва очухавшись, я, естественно, рванула к телефону порадовать Тарковских своим прибытием на другой клочок обетованной земли. Трубку телефона, как водится, подняла Лариса. Фоном слышался шум голосов, к которым присоединился еще мой радостный приветственный вопль с другой стороны провода. Но Лариса отвечала сдержанно, поскольку, как она объяснила, у них сейчас люди из съемочной группы и разговаривать сейчас не получается. Но они (она, конечно!) мне перезвонят, как только освободятся…

Ура! — снова возопила моя душа. Ну, ясно! Работают ребята напропалую! Немного терпения, и мы сольемся в любовно-телефонном экстазе…

Однако ответного звонка я почему-то не дождалась, полагая, что Лариса, видимо, в спешке записав телефон, наверное, его потеряла. Так что через пару недель я решила вновь повторить свой звонок. Разговор с Ларисой был еще более краток — они снова были очень заняты, и она непременно перезвонит мне, освободившись. Но звонка снова не последовало к немалому моему недоумению. Как так и что это вообще может значить? О-ля-ля! Не в третий же раз мне звонить?

Ясно — со мной прерывается всякая связь по причинам совершенно мне неизвестным. От этого осознания я несколько прибалдела и была не в состоянии даже приблизительно вообразить себе, что же могло произойти, но факт оставался неоспоримо ясным. Чудеса! Какие-то страшноватые однако… Но первым шагам эмиграции сопутствуют столько неожиданностей разного рода, что, в конце концов, все как-то выравнивается в общем бреду…

Начиная новую жизнь в Голландии уже не в самом юном возрасте, обремененная моими любимыми чадами, я не очень ясно представляла себе наше ближайшее будущее. Но в любом случае я, конечно, планировала, наконец, опубликовать вместе с Тарковским «Книгу сопоставлений». Для чего же по его заданию я разрывала договор в Москве? Тем более, что мы договорились с Андреем, что он вывезет экземпляр рукописи, поскольку он ехал в официальную командировку, и его шанс на обыск был минимальным. А я выезжала на постоянное место жительство, что означало тотальный досмотр каждой моей вещи. Уже в аэропорте, например, меня с крошечными детьми попросили пройти в специальную комнату, где нас троих полностью обшарили, обыскали все карманы и попросили снять обувь не только меня, но и детей…

Обживая теперь новую неожиданную для меня ситуацию с Тарковским, я предположила, что в отличие от меня, оставаясь советским гражданином, он, видимо, боится издавать книжку на Западе «без спроса» то есть «нелегально». Тем более, что ряд уже вышеизложенных событий, вроде истории со шведским журналом, работали на эту версию, то есть, видно, ему «и хочется и колется»… Я была уже голландской гражданкой, и терять мне было абсолютно нечего… Когда-то, когда Тарковский верил в ее публикацию в Союзе, я лично писала эту книжку только «в стол» и для истории кино, понимая, какое значительное место Тарковский займет в этой истории… Но теперь-то ситуация кардинально изменилась…