Тарковский и я. Дневник пионерки

Андрей был согласен подумать на эту тему, а возможность посмотреть картину представилась довольно быстро, то есть еще до Канн. Продюсеры устроили в Риме в огромном зале, набитом битком, информационный просмотр для прессы. Туда же приехала Анна-Лена. Я тоже, конечно, не могла усидеть в амстердамском далеке, когда разворачивались ключевые события в творческой жизни Андрея Арсеньевича — так что прискакала тоже…

Помню, что в этой толпе я познакомилась с бывшим советским критиком Матусевичем, который еще до того, как я пришла работать в «Советский экран», где до этого он тоже работал, не вернулся (опять же!) из Швеции. Он первым начинал изучать шведское кино и когда я решила взять для диссертации тот же кинематограф, то коллеги всегда задавали мне один и тот же двусмысленный вопрос: «Ну, что? Решила пойти по дорожке Матусевича?»

И вот, действительно, как в сказке или дурном сне, я, действительно, последовала за ним. А теперь он стоит здесь, прямо передо мной! А мне, еще недавней москвичке, такого рода встречи запоминались тогда надолго, потому что эмигранты или невозвращенцы виделись мне еще «оттуда» какими-то потусторонними, недостижимыми существами, более далекими, нежели инопланетяне… А теперь я запросто знакомилась с ними, вела беседы, и поначалу все это было захватывающе интересно…

Потом в зале погас свет, и мы с Анной-Леной затерялись где-то среди публики, но рядышком. Естественно, я очень нервничала, какое же все-таки впечатление произведет на нее фильм — ведь от этого зависит дальнейшая судьба Тарковского! И каков был мой ужас, когда минут через пятнадцать Анна-Лена заснула рядом со мной в своем глубоком кресле еще более глубоким сном! Меня всю скрутил ужас — довольно тучная женщина клонилась в забытьи то в одну, то в другую сторону, то всхрапывая, то пытаясь время от времени поднять отяжелевшие веки. Леденящее чувство пронизывало меня насквозь — все пропало! Какое счастье, что Андрей хотя бы далеко от нас и не видит ее реакции, ее «эстетического» восприятия его чудо-творчества…

Но вдруг, когда зажегся свет, Анна-Лена мгновенно проснулась и тут же присоединилась к аплодисментам, взорвавшим зал. Слегка потягиваясь и повернувшись ко мне, она обронила совершенно неожиданную для меня фразу: «Надеюсь, что когда Андрей напишет сценарий для нас, то в нем будет немножко больше чувства юмора», — я поперхнулась в некотором недоумении, но хлопая уже с большей уверенностью и радостью… Хотя… Надо же?.. Ожидать от Тарковского «чувства юмора»…

Ну, что же, мир полон чудес…

Когда мы вместе с толпой, наконец, пробрались между рядами к выходу в фойе, а там доползли уже до Андрея, Анна-Лена поздравила его с успехом, как будто от всей души, высказав ему то же самое пожелание, что и мне… При этом она сказала, что теперь им нужно будет встретиться для конкретных деловых переговоров, которые вполне могут состояться в Канне, если он сумеет к тому моменту представить проект будущего недорогого фильма… Андрей выразил согласие и…

Впереди замаячили новые планы, и долгожданный кинофестиваль в Канне был уже на пороге… Как простой смертный, Андрей жаждал самого полного и тому же щедро оплаченного признания.

Но я не могла даже приблизительно вообразить, чем все-таки обернется для Тарковского этот фестиваль.

Я лично никак не сомневалась, что Андрей получит Пальмовую ветвь, прежде всего потому, что фильм казался мне выдающимся, а, кроме того, так или иначе, но он был достоин награды по совокупности всей своей творческой биографии и судьбы. Думаю, что Андрей тоже в этом не сомневался, а потому был особенно взволнован, тревожно приподнят, натянут, точно струна.

* * *

Из Амстердама я выехала на этот фестиваль с другом нашей семьи и переводчиком всех моих публикаций в Голландии Арьеном Аутерлинде. Он сумел взять на прокат «Форд» в гараже у своего дедушки, а потому подешевле, так как лишних денег у нас не было. Смекалка практичного западного человека подсказала ему еще одно решение, сокращавшее наши расходы — до Канн мы взялись подвести в Баланс, изумительное горное местечко во Франции, еще трех попутчиц-студенток, деливших с нами расходы на бензин…

Время на все это путешествие у Арьена было ограничено, так как была еще раньше запланирована другая поездка с его матерью в Чехословакию. Поэтому мы, еще не зная, в какой день будет показана «Ностальгия», решились выехать к началу фестиваля на свой страх и риск. Только после того, как мы подвезли наших попутчиц к чудесной ферме, где они собирались отдыхать, мы подрулили к какому-то близлежащему крошечному городку, отыскали в нем автомат, чтобы позвонить Тарковским в Рим и уточнить время демонстрации в Канне «Ностальгии». Но к нашему ужасу выяснилось, что просмотр назначен на последний день конкурсного показа… То есть это означало, что Арьен уже не сумеет быть на конкурсном показе, а я была связана с ним машиной, на которой, конечно, мы собирались вместе вернуться… То есть наши планы рушились…