Тарковский и я. Дневник пионерки

Факт состоит в том, что, несмотря на все сложности отношений, Андрей охотно скрывался от внешнего мира за Ларисиной «широкой» спиной и передоверил ей постепенно все свои деловые контакты. Их связывало странное чувство любви-ненависти на разных этапах в разных взаимодействующих балансах. Мне кажется, что Андрей очень сильно зависел от Ларисы и в то же время ее стеснялся. Она это чувствовала, но не сдавалась, отсекая одного человека за другим, казавшихся ей так или иначе конкурентно-опасными. Она боялась любых влияний на него, к которым на бытовом уровне, как мне кажется, Андрей был очень восприимчив. Так что была глубокая правда в заявлениях Ларисы о том, что «я могу ему внушить все, что угодно». При этом было ясно, что постель долго определяла все безумие Андрея в отношениях с ней, где ее опыт был обратно пропорционален ее собственным морально-этическим принципам. Создавалась цепь видимостей, в которые Андрей верил. Остается вопросом, почему все-таки Андрей вручил себя ей. Думаю, что на эту тему ему приходилось задумываться… Вспомните ее роль в «Зеркале» и образ жены Александра в «Жертвоприношении».

Важно еще заметить, что Андрей с самого начала привязался к Ляльке, шутливо комментируя свой целенаправленный интерес к ней, который Ларису, как ни странно, совершенно не смущал, а даже скорее поддерживался в нем. Выпивая, он как правило, начинал, заговорчески подмигивая, рассуждать о всех прелестях рыжей Ляльки, становившейся все более статным подростком. Обещался, как бы шутя, что еще «разберется с ней», когда она подрастет. «Ничего-ничего», мол, увидите — пробрасывал он лукавой скороговоркой…

Он отснял ее в коротком проходе в «Солярисе», а также сделал пару замечательных крупных планов в «Зеркале» в роли возлюбленной военрука… Это давало дополнительные надежды Ляле и особенно Ларисе, что ей уготовано актерское будущее. Потом ее пытались безуспешно пристроить на курс Бондарчука. Думаю, что особых способностей у нее не было, и Бондарчук не принял ее к себе, что было трактовано Ларисой как принципиальное нежелание Бондарчука «помочь и дать учиться дочери Тарковского». Это был очередной бред Ларисы — в конце концов, никто не мешал ей поступать снова и снова, как это делали другие. Андрей в это тоже поверил. Она до такой степени внушила ему эту мысль, что позднее Андрей даже боялся кому-либо помогать, полагая, что его протекция равносильна волчьему билету. Конечно, трудно было надеяться на успех, если он хотел помочь Сокурову, которого, как и его самого когда-то, не принимали категорически. А вот когда племянник Ларисы и младший брат моего бывшего мужа Алеша поступил на операторский факультет того же ВГИКа, не будучи семи пядей во лбу, Андрею почему-то этого не записали на счет, хотя бы ради поддержки его духа… Точно также, как потом не ставили ему в заслугу, что его съемочная группа пополнялась новыми работниками, зачисленными прямо со студенческой скамьи, как тот же Алеша или другая племянница Ларисы, укреплявшей «своими» свои позиции.

Как я уже писала, Андрей бывал всегда скрупулезно точен во времени. Тем более в делах. Лариса опаздывала всегда.

Если Андрей уже полностью собран и готов к выходу, то Лариса все еще собирается: макияж не закончен, волосы еще ждут своего освобождения от бигуди, туалет еще не надет. Время от времени голос Андрея звучит короткими все более раздраженными повелительными окриками: «Лариса! Нам давно пора идти». Мелодраматические интонации сопровождают Ларисины многословные причитания: «Андрей, ну что вы хотите?.. Чем вы опять недовольны?.. Вы знаете, сколько всего мне нужно было сделать? Вы просто не хотите, чтобы я шла с вами! Ну, как вам не стыдно, Андрей? Ну, я уже готова»… Хотя все это вовсе еще не означает реальной возможности выйти…

Таким образом всякому совместному визиту предшествовала перепалка, разводившая их на разные полюса, чреватая взрывом. Но постепенно все сглаживалось и, как сейчас вижу их пару, возникающую, наконец, во дворе нашего дома на Ломоносовском. У нас уже другая квартира на третьем этаже, а поскольку они всегда опаздывают, то моя мама, притомленная ожиданием, нервно выглядывает в кухонное окно, через которое просматривается весь двор. И вот они выплывают из-за угла, точнее плывет Лариса, всегда на высоких каблуках, при параде, а рядом, рука в кармане, как бы откидывая волосы движением головы, несколько суетливо следует сам Андрей. Издалека он кажется почти ее сыном. Или итальянским мужем рядом со своей Матроной.