Тарковский и я. Дневник пионерки

Рядом с Ларисой каким-то естественным образом прорастала такая органичная фальшь, что трудно было не затеряться в ее ветвях. Сколько раз Андрей, правда, не слишком активно подтверждал, что он лично помешал Феллини снимать Ларису, которую «Фредерико случайно увидел в коридоре „Мосфильма“ и тут же пригласил сниматься к себе в картину». Ларису «мечтал» также снимать Параджанов, но… «Андрей мне не разрешил, правда? И вот так всегда. Вы не даете мне работать, а ведь я могла бы». И вот вам снова доказанная и не раз подтвержденная самим Андреем вина перед Ларисой.

Во время подготовки съемок «Зеркала» и поисков актрисы Лариса чаше всего носила простой пучок, как на фотографиях Марии Ивановны, настаивая и наглядно демонстрируя свое сходство с ней. Но Андрей, по-моему, более удачно занял ее в другой роли сытой, хитрой и хищной, ненавистной ему обывательницы, облаченной в скользящий шелковый халат «фирмы мама», которой его Мать понесет с голодухи продавать свои сережки. Такое ощущение, что это был подсознательный акт его мести… И Лариса вторила этой идее — «посмотри, какую роль он мне доверяет, и даже волосы убрал под косынку»…

А Терехову Лариса возненавидела, кажется, сразу как «соперницу на звездном небосклоне». Еще до непосредственных столкновений с ней, когда она уже успела снова приревновать ее к Андрею или Андрея к ней, на этот раз, как будто бы без подлинного повода. Впрочем, что значит «без повода», когда она потеснила ее на законно принадлежащем ей месте Матери Андрея? Тем более, что Андрей был в восторге от Тереховой, глядя на нее восторженно и не уставая восхищаться ее работой.

Ведь, заметьте, что единственный раз, условно говоря, героиней его фильма была женщина, потому что единственным героем по существу бывал только он сам. С такой «героиней» Лариса изначально не могла смириться, не могла пережить ее даже и чисто актерских достоинств. Такая «художественная» реальность была не для нее, сжигая ее раздражением и ревностью, усиленными, как обычно, неустанными и далекими от искусства конкретными подозрениями. То есть тяжелая реальность состояла в том, что не помощь своему любимому мужу несла с собою на съемочную площадку Лариса, начиная с «Зеркала», а атмосферу многократно взвинченного напряжения порой до кромешного ада, в котором терялись все.

Некоторые сотрудники не выдерживали этого бреда, постепенно сдавались и отступали, а некоторые, как я сама, привыкали и воспринимали это как должное, как необходимую сопутствующую Андрею данность, продолжая поклоняться Ему, и готовые терпеть ради него и его дела все что угодно, спасая его не на словах, а на деле. Как, например, это делала, прежде всего, Маша Чугунова.

Помню, как на съемках в деревне Тучкою, совсем обезумевшая Лариса носилась в темень за тридевять земель в какую-то «баньку по черному», где парились Рита, Гоша Рер-берг и Андрей, и умудрялась, по ее рассказам, заглянуть в запотевшее окошечко… Покоя она ему не давала, но он почему-то это терпел, правда, не очень смиренно… Все по-русски — и до мордобоев дело доходило…

А как пришлось носиться самому Андрею между Тереховой и Ларисой уже в павильоне «Мосфильма», когда снималась их двойная сцена с петухом. Практически они вовсе не могли к тому моменту находиться рядом, и съемку не удавалось начать. Не знаю, что там делала Терехова, когда обе они бросались с декорации в разных направлениях, а Лариса истерически причитала: «Нет-нет, ты посмотри, Оля, что он делает? Ведь он совершенно со мной не работает. Он ничего не хочет мне объяснять, как будто меня здесь нет. А посмотри, сколько он с ней работает! Это все специально. Он хочет, чтобы я провалила роль. Он боится, что я стану актрисой и не пускает меня. Какой негодяй!»

Одна из магнитофонных записей, сделанная на Ломоносовском, хранит память о том, что Ларисины амбиции не ограничивались только кино. Она собиралась, например, и в театре играть Гертруду в «Гамлете» Тарковского. Но и здесь снова пришлось отступить перед Тереховой. Это ее намерение во всю обсуждалось в семействе Тарковских: Но поскольку в итоге Ларисе не нашлось и не могло найтись места в театре, то она более совершенно не сочувствовала новым далеко идущим мечтам Тарковского, связанным со сценой. «Тем более, — как говорила Лариса, гневаясь, — там почти ничего не платят».

Должна сказать, что Андрей сам тоже неоднократно повторял мне: «Лариса? Лариса вообще настоящая Гертруда!» Так что понимайте это, как хотите.