Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью

Панфилов. Это надо прочитать! Потому что в этих романах он решился перешагнуть, переступить. И сделав это честно, последовательно, он добился очень важного результата: серьезный, зрелый, мощный писатель в рамках своей собственной индивидуальности – ни в чем себе не изменяет, понимаешь? В «Ожоге» сказал правду в форме такого романтического героя, существующего одновременно в нескольких ипостасях. Он одновременно и музыкант, и врач, и ханыга у ларька – понимаешь? Это очень здорово!.. Сделано замечательно… А вот у Шаламова библейская простота изложения. Например, меня прямо-таки ошеломил рассказ «Последний бой майора Пугачева», как зэки подготавливают побег… Как они сумели все точно по-военному осуществить, какие были при этом осложнения, как они все-таки ушли в лес и как их там случайно засекли…

Тарковский. Случайно?

Панфилов. Да. И стали выбивать. Последнее, что там описано, как один из них ел… не помню, кажется, бруснику, схваченную морозцем, понимая, что он обречен. Он спокойно смотрел, как гибли товарищи, потому что сам он оказался на возвышении, а другие рассыпались по полю, за стогами: как их истребляли одного за одним. По-моему, он был уже даже ранен, но совершенно спокоен. Понимаешь: настоящий военный, он знал, на что шел… В его сознании возникает образ его учительницы из деревенской школы, которая его очень любила… Потом война… потом судьба, в результате которой он оказался здесь. Понимаешь? Такими ретроспекциями сделано… И это конец! А главное, что он абсолютно ни на кого не обижен, ни на кого не зол…

Тарковский. Спокойная констатация.

Панфилов. Нет, это не просто констатация. Все согрето огромным чувством любви к каждому, кто там был, а там были не только интеллигенты, но и подонки, и уголовники – весь социальный спектр… Но с каким благородством истинно интеллигентного человека описывает это сам Шаламов! Великий писатель! ВЕЛИКИЙ! И скромнейший! Там совершенно нет ни показного артистизма, ни тщеславия, ни желания продемонстрировать себя во что бы то ни стало… Удивительно!

Тарковский. Я читал несколько рассказов, я помню…

Панфилов. Последние годы он ослеп и совершенно исчез из жизни. К нему ездили какие-то его поклонники, люди, которые его высоко почитают, и помогали ему. Но он совершенно одинок и сейчас, через 25 лет после заключения… Замечательный человек… Душа у него замечательная, удивительная… У него такие сюжеты! Как заключенные на полосе потихонечку собирали ягоды, чтобы их не заметили: ведь нельзя было уклониться ни вправо, ни влево… А когда один из заключенных вдруг обнаружил поляну земляники и потянулся к ягодам, то его тут же беспощадно убили. БЕС-ПО-ЩАДНО! А банка с ягодами опрокинулась и покатилась… Да. «Туда» нельзя. Суровая, мужественная и нежная проза!

Суркова. Словом, это НАША отечественная «земляничная поляна»…

Тарковский. Ха-ха… Страшно! «Сюда нельзя»! А куда можно?

Панфилов. Все, ребята, я ухожу… Я должен ехать, а то завтра на работу…

«Борис Годунов»

К сожалению, как обычно происходит с большинством театральных спектаклей, почти ничего оригинального не сохранилось от замечательной постановки Тарковского оперы Мусоргского «Борис Годунов» в лондонском Ковент-Гардене. Как и полагается на Западе такого рода масштабным и дорогостоящим элитным проектам (дирижер Клаудио Аббадо!), спектакль был показан публике с огромным успехом шесть раз, чтобы затем уступить сцену следующей постановке. Мне посчастливилось побывать не только на генеральной репетиции этого выдающегося спектакля, но и на его премьере, о которой тогда же удалось опубликовать рецензию в той же голландской газете «de Volkskrant» от 4 ноября 1983 года. Потом эта рецензия с некоторыми вариациями была напечатана еще дважды: в сборнике «Мир и фильмы Андрея Тарковского» (издательство «Искусство») и в «Киноведческих записках».

На сцене Ковент-Гардена