Бергман, как правило, быстро и точно воплощал в процессе работы над фильмом то, что было уже продумано им до деталей. Таким образом, съемочный период мог занимать у него от двух до шести недель! «Седьмая печать» вообще была отснята чуть ли не во дворе студии за неделю! Тарковский, с одной стороны, не раз сетовал, как трудно сохранить свой замысел в кино, а один из смыслов режиссерской профессии заключается в том, чтобы этот замысел «не расплескать» в процессе работы. Но, с другой стороны, сам процесс реализации замысла полнился у Тарковского разного рода переделками и передумываниями. Сценарий для Тарковского был только поводом для инспирации и дальнейшей работы над возникшим замыслом, порой сильно изменявшимся в процессе съемок и монтажа, становясь порою, как это произошло с «Зеркалом», напряженным блужданием на пути к будущему шедевру. Мог ли себе вообразить Бергман, что «Зеркало» у Тарковского имело двадцать вариантов монтажа? Что именно съемочная площадка и погода в день съемок могли становиться сплошь и рядом как местом, так и поводом для более конкретной детализации кадра и новых импровизаций, рождавшихся, кстати, иной раз и в соревновательной перекличке с Бергманом.
Так что мантра Рене Клера: «фильм готов, остается его снять» никак не годилась для Тарковского, но Бергман в полном соответствии с этим заклинанием следовал от сценария к фильму заранее выверенным и продуманным, точным поступательным движением через работу с актерами, съемки, монтаж и озвучание. И только такая жесткая дисциплина позволила Бергману создать такое немыслимое количество работ. Да и можно ли было работать иначе при «проклятом» капитализме, если ты рассчитываешь, что твои фильмы будут финансово тебя содержать? Хотя при всех прочих равных условиях производительность Бергмана все-таки была совершенно уникальной. А советское кинопроизводство было организовано таким образом, что выплачивало зарплату и позволяло нашим режиссерам расположиться с работой над фильмом надолго и всерьез. Эта неторопливость соответственно формировала стиль их работы, думаю, в большинстве своем не очень-то готовых к иным производственным темпам.
Итак, Бергман создавал свои фильмы, за небольшим исключением, по своим собственным сценариям, то есть являлся единственным автором фильма, начиная с самого рождения своего замысла. Идея «Персоны» возникла у него, например, в тот момент, когда он увидел рядом Биби Андерссон и Лив Ульман, которые показались ему очень похожими. Но как рассказать об этом, так сильно поразившем его впечатлении? Далее процесс работы над фильмом становился у Бергмана неким поэтапным процессом оформления этого впечатления в кинематографическую форму. Сценарий «Персоны», как пишет Бергман, вызревал с наибольшим трудом. Нужно было прояснять суть мелькнувшего впечатления в поисках совершенно новой формы изложения: «Сцены рождались в невыносимых муках, сформулировать мысль в словах и фразах было почти невозможно. Связь между механизмом воображения и шестеренками его материализации была нарушена или сильно повреждена. Я знал, что хочу сказать, а сказать не мог». Интересно, что именно этот сложный процесс рождения слова для своего наиболее полного и адекватного себе высказывания изображен Тарковским в прологе «Зеркала» – как радость обретения желаемого, катарсиса, возникшего в осознании «Я МОГУ ГОВОРИТЬ!». Кстати, заметим, что в сценарии такого пролога не было, и появился он уже в процессе съемок, одарив Тарковского образом, соответствующим его вызревавшему глубинному намерению.
Кажется, именно в «Персоне» Бергман впервые не прописывает диалоги заранее, полагаясь на соавторство двух блестящих актрис и героинь фильма. Хотя обычно он разрабатывал на репетициях со своими актерами, как правило,