Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью

О «Рублеве» ничего не слышно. Как будто его и не было. При всем том, что причины понятны, все же немыслимо: в кино 30 000 000 дефицита, стране нужна валюта, обесславили себя на прошлых фестивалях, но незыблемо стоим на страже идеологии. Если бы идеологии! Все это какая-то противоестественная возня, вроде охоты за ведьмами. Удивительно, что никто не может разобраться в том, где друзья, а где враги. Очевидно, просто не хотят разбираться.

Я же, кроме искреннего и единственного применения для своей деятельности – служить России, – не хочу ничего другого. Пусть это звучит высокопарно – не в этом дело. Я не отделяю себя от народа, поэтому мне не до формулировок. Пожалуй, я в таком тоне ни с кем не разговаривал. Очевидно, потому, что был уверен, что никто не поймет в силу лицемерия и в силу того, что давно уже не относятся серьезно к этому понятию – служить России. Вам же я говорю об этом. Именно поэтому я не могу и не хочу совершать ничего, что с моей точки зрения называется предательством. Мне несколько неловко говорить об этом, но Вы, я думаю, поймете меня непредубежденно.

С «Исповедью» (одно из первоначальных названий «Зеркала». – О.С.) у меня пока все в порядке: в VI объединении подписан договор и я уезжаю со своим соавтором А. Мишариным в Репино работать. Мишарина вы знаете. Он начинал как драматург с А. Вейцлером.

«Исповедь» для меня очень важный и трудный фильм. Особенно я боюсь этапа сдачи сценария. Дело в том, что, основывая фильм на интервью с матерью, трудно, до съемок интервью, представить законченный вариант литературного сценария. А они будут требовать именно законченности вопреки здравому смыслу.

А удастся ли этого добиться на первом этапе? Думая над фильмом, придумал несколько неплохих эпизодов. Мне начинает уже казаться, что фильм должен быть очень интимным и нежным своей грустью по ушедшему детству и боязни за мать. Ведь он – о любви. Если у меня будут с ним неприятности (вернее и раньше – со сценарием), это будет значить, что они (я имею в виду начальство) окончательно запутались и не в состоянии отличить черное от белого. Сейчас также очень важно (почему я и беспокоюсь о сроках сдачи литер, сценария) не пропустить этого лета. Иначе я теряю год. Еще один год… Это было бы ужасно. Уходят и время, и силы. А сейчас только бы работать и работать. Причем, если взглянуть делово и трезво, я бы успел, при соответствующем отношении, сделать картину в начале следующего года.

А пока надо работать над сценарием. Что я и не премину сделать и как можно скорее начну писать.

Еще раз благодарю Вас за письмо. Выздоравливайте скорее. Советовать Вам не нервничать было бы странно: ведь все от Вас зависит. А я по себе знаю, что мы слишком часто не властны над обстоятельствами, портящими нам нервы.

Крепко жму руку, желаю скорого выздоровления и надеюсь на скорую встречу.

Ваш А. Тарковский

* * *

Москва 26.VI.74

Дорогой Евгений Данилович!

Ради Бога, простите замученного и затурканного Андрея за то, что до сих пор не написал Вам.

Несмотря на то что мы подробно знаем о всех Ваших передвижениях в сферы здоровых – меня это не извиняет.

Рад узнать, что Вам лучше.

Еще более рад узнать, что Вы в санатории под Москвой (не на реке ли Истре? Хотя нет, кажется, нет, это не там). По крайней мере отдохнете на Русском, Рузском пейзаже.

Во всяком случае, дело прошлое, но Вы нас очень перепугали в последний раз своей болезнью. Постарайтесь вести себя лучше и не убегайте оттуда раньше срока.

У меня все по-старому: делаю поправки, пытаюсь доказать, что черное это черное, а не наоборот. Но, к сожалению, они понимают лишь на уровне первой ступени: 2 + 2 = 4.

Если же они видят:

а² + в

то пугаются и определяют это как заумь, непонятную народу. (Ох уж этот народ!)

Сейчас появилась кое-какая надежда сдать картину. Слабая надежда.

Я очень устал, и иногда кажется, что самое правильное – бросить все к чертям, уехать в деревню (благо есть, где жить) и писать сценарии для Лапина. Но пока держусь. В общем скучная материя.

Обнимаю Вас крепко, желаю скорого выздоровления и покоя.

Ваш Андрей Тарковский

* * *

Недатированное. Наверное, между двумя «Сталкерами».

Уважаемый Евгений Данилович!

Ну вот, опять я пишу Вам в больницу. Вы не представляете, как это меня огорчает. Тем более что я сам месяц тому назад понял, что значит, когда болит сердце.

Бога ради, не нервничайте!

Плюньте на все!

Читайте хорошие книги и наслаждайтесь ими, ибо только теперь это возможно в полной мере.

Я некоторое время болел, потом уезжал, и потом снова уезжал.

В любом случае я помню Вас и все то хорошее, чем обязан Вам.

И искренне желаю Вам – здоровья, сил и радости.

Ваш А.Тарковский

* * *

Уважаемый Евгений Данилович!

Посылаю Вам последний экземпляр рассказа («Белый, белый день», ИК, 1970, № 8.-О. С.)

Я не уверен, что выверен он до конца, и надеюсь, что так же, как и прошлый раз, получу гранки.