Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью

Тут-то и возникла идея Запечатленного Времени. Идея, которая позволила мне начать конструировать концепцию, рамки которой ограничивали бы мою фантазию в поисках формы и образных решений. Концепцию, которая бы развязала руки и благодаря которой само собой отсекалось все ненужное, чуждое, необязательное, вычурное. Когда бы сам собою решался вопрос, что необходимо фильму, а что ему противопоказано.

Я знаю теперь уже двух режиссеров, которые работали в жестких, но добровольных шорах, помогающих им создать истинную форму для воплощения своего замысла, – это ранний Довженко («Земля») и Брессон («Дневник сельского священника»). Но Брессон, – может быть, единственный человек в кино, который достиг полного слияния своей практики с предуготованной для нее концепцией, теоретически оформленной. Я не знаю в этом смысле более последовательного художника. Его главным принципом было разрушение так называемой «выразительности» в том смысле, что он хотел сломать границу между образом и реальной жизнью, то есть саму реальную жизнь заставить звучать образно и выразительно. Никакой специальной подачи материала, никакого педалирования, никакого заметного глазу нарочитого обобщения… Как будто бы скромное и простое наблюдение за жизнью. Это так близко восточному искусству дзенского толка, где наблюдение за жизнью так точно и парадоксально переплавляется в нашем восприятии в какую-то высшую художественную особенность. Может быть, еще только у Пушкина соотнесение формы и содержания так волшебно, так божественно органично. Но Пушкин был Моцартом в том смысле, что он просто творил, не выдумывая никаких принципов по этому поводу… А вот Брессон наиболее последовательно цельно и монолитно соединил в своем творчестве теорию с практикой.

Определенность и трезвость взгляда помогает формулировать условия своей задачи, решение которой помогает находить точный эквивалент своим мыслям и ощущениям без экспериментов.

Как не люблю это слово «эксперимент»! Еще скажи «поиск»! Ну, как можно говорить об эксперименте, читая такие строки:

На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою.
Тобой, одной тобой… Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит – оттого,
Что не любить оно не может…

Слово «поиск» бессмысленно в приложении к произведению искусства. Им прикрывается бессилие, внутренняя пустота, отсутствие истинного творческого сознания, ничтожное тщеславие. Какой-то «ищущий художник»!? В этом определении художника тлеет какая-то либеральная, мещанская амнистия убожества! Кстати, довольно интересно высказался на эту тему Поль Валери в своем эссе «У Дега»:

«Они (некоторые из современных Дега живописцев. – Тарковский) смешали упражнения с творчеством и превратили в цель то, что должно быть только средством. Это и есть «модернизм» (курсив мой. – Тарковский). “Закончить” произведение – значит скрыть все, что показывает или раскрывает его производственные моменты. Художник (согласно этому устарелому требованию) должен себя утверждать только своим стилем и должен доводить свое усилие до того предела, когда работа уничтожает самый след работы. Но когда забота о мгновенном и личном постепенно стала побеждать мысль о самом произведении и его длительном бытии, требование законченности стало представляться не только лишним и стеснительным, но и противоречащим “правде”, “чуткости” и проявлению “гениальности”. Личное стало казаться самым существенным – даже для публики! Набросок стал равнозначен картине».

Не кажется ли это тебе это высказывание довольно исчерпывающим? Поверхностные любители живописи так часто применяли термин «поиск» даже к Пикассо. На что он отвечал: «Я не ищу, я нахожу». Как можно ассоциировать понятие поиска с такой величиной, как Лев Толстой, предполагая, что «старик, видите ли, искал!»?

Хотя так принято много рассуждать об эксперименте в искусстве, оговаривать «право на эксперимент», но я лично уверен, что искусство и эксперимент вещи взаимоисключающие. Ведь эксперимент – это действие, результат которого весьма сомнителен. Но если есть сомнения, то нет замысла…