Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью

«Купола казались такими далекими, и у меня было впечатление, что мы приближаемся к ним так медленно, что я был очень изумлен, когда через несколько минут мы остановились перед мартенвильской церковью. Я не понимал причины наслаждения, наполнявшего меня во время созерцания их на горизонте, и нахождение этой причины казалось мне делом очень трудным; мне хотелось лишь сохранить в памяти эти двигавшиеся в солнечном свете очертания и не думать о них больше… Я не сознавал, что таинственное содержание мартенвильских куполов должно иметь какое-то сходство с красивой фразой, но так как оно предстало мне в форме слов, доставивших мне наслаждение, то, попросив у доктора карандаш и бумагу, я сочинил, несмотря на тряску экипажа, для успокоения совести и чтобы дать выход наполнявшему меня энтузиазму, следующий отрывок… Никогда впоследствии не вспоминал я об этой странице, но когда я окончил свою запись, сидя на кончике козел, куда кучер доктора ставил обыкновенно корзину с птицей, купленной на мартенвильском рынке, по всему существу моему разлилось такое ощущение счастья, страница эта так всецело освободила меня от наваждения мартенвилъских куполов и скрытой в них тайны, что я заорал во все горло, словно сам был курицей, которая только что снеслась».

Удивительно точное ощущение. Образы детства, преследовавшие меня годами, не дававшие мне покоя, вдруг куда-то канули, испарились, перестали мне сниться. Но это случилось уже потом, после завершения работы над картиной. А поначалу я просто решил изложить тревожившие меня воспоминания на бумаге, не думая ни о каком фильме.

Решил тогда писать повесть об эвакуации, все действие которой разворачивалось бы вокруг истории с военруком. Сюжет этот, впрочем, был не очень значителен и никак не слагался в повесть. Поэтому я так и не написал ее, но тем не менее история с военруком не умирала в моей памяти и вошла потом в «Зеркало».

Когда сценарий этого фильма, наконец, у меня сложился уже много лет, то для меня стало ясным, что вся концепция предполагаемого фильма оказалась довольно расплывчатой. Мне не хотелось делать просто незамысловатый фильм-воспоминание, исполненный элегической тоски и ностальгической грусти. Я почувствовал, что в моем сценарии чего-то недостает – чего-то весьма и весьма существенного! Таким образом, когда сценарий стал впервые предметом обсуждения, я еще не нащупал души будущего фильма, для меня еще не оформился какой-то главный его стержень. Меня начала настойчиво преследовать осознаваемая необходимость поиска той уникальной идеи, которая могла бы приподнять фильм над простым лирическим воспоминанием.

Тогда явилась мысль прослоить эпизоды-новеллы о детстве кусками прямого интервью с матерью, как бы сопоставляя два спорящих между собою ощущения того прошлого, которое было пережито матерью и сыном. Тогда прошлое должно было возникать перед зрителем во взаимодействии двух его проекций в памяти. И, наверное, на этом пути мы могли бы получить очень интересный, неожиданный и во многом непредсказуемый эффект. Но этого не случилось, и теперь я об этом не жалею. Мне показалось тогда, что драматургическое решение фильма через прямое интервью с моей матерью – слишком прямолинейно и грубо. Тогда мы со сценаристом Мишариным заменили намечавшиеся нами интервью готовыми написанными сценами. Не знаю, то тогда меня что-то смущало, и я не ощутил какой-то органики соединения художественной и документальной ткани – они спорили у меня друг с другом, содержали

в себе слишком разную концентрацию материала, слишком разное время, в котором существовали два ряда: реальное время вопросов и ответов и авторского времени игровых кусков. Вот тебе, кстати, еще один пример необходимости монтировать картину с учетом протекаемого в кадре времени, его напора в склеиваемых кусках. Сам этот принцип переходов от деформированного времени к достоверному, показался мне каким-то сомнительным в своей основе. Как-то это уж слишком все условно… и монотонно… Как игра в пинг-понг…

Впрочем, это вовсе не означало для меня, что документальный и игровой материалы вообще не могут быть смонтированы. Нет, конечно! Ведь в «Зеркало» вошли куски кинохроники, как мне кажется, вполне органично и внутренне необходимо. А дело в том, что документальные кадры, которые нам удалось отыскать, были совершенно особого рода и существовали в том расплывающемся по кадру времени, которое чрезвычайно мне подходило.