Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью

Тарковский. Самое главное и сложное в контакте с художником и оператором состоит в том, чтобы сделать их сообщниками и соучастниками замысла, как, впрочем, и всех остальных, кто работает с тобой на картине. Принципиально важно, чтобы они ни в коей мере не оставались пассивными, равнодушными исполнителями, но полновластными участниками и сотворцами всего процесса создания фильма. Однако для того, чтобы сделать того же оператора своим соучастником, иногда приходится быть изысканным дипломатом. Вплоть до утаивания своего замысла, своей конечной цели ради того, чтобы она реализовалась в операторском решении в наиболее пригодном для режиссера виде. Думаю, что порой, может быть, вообще следовало скрывать свой замысел для того, чтобы подтолкнуть оператора к нужному решению. Вспоминается, например, довольно показательная история с Вадимом Юсовым, с которым мы снимали все мои картины до «Зеркала», то есть диплом «Каток и скрипка», «Иваново детство», «Андрей Рублёв» и «Солярис».

Так вот, прочитав сценарий «Зеркала», который тогда назывался «Белый день», Юсов отказался его снимать. Он мотивировал свой отказ тем, что его раздражает откровенная автобиографичность будущего фильма, претит слишком навязчивое желание режиссера говорить и рассказывать о самом себе в какой-то приподнятой лирической интонации. Это было действительно несвойственно тогдашним советским кинематографистам. И если моя позиция показалась Юсову нескромной, но он имел право высказать ее честно и откровенно. Хотя гораздо позднее, когда картину уже снял другой оператор Георгий Рерберг, Юсов однажды признался мне: «Как это ни прискорбно, Андрей, но это твоя лучшая картина». Это была его иная точка зрения, возникшая после просмотра фильма.

Так вот, зная Вадима Юсова очень давно, мне следовало, наверное, быть гораздо хитрее с ним, приступая к работе над «Зеркалом». Может быть, следовало умолчать о целом замысле картины, о некоторых нюансах его реализации, может быть, следовало давать ему сценарий кусками, не отпугивая его, как оказалось, с самого начала… Не знаю…

Но теми или иными путями, мне всегда удавалось в моих картинах делать оператора полноправным соавтором изобразительного решения фильма. Вообще, сотрудничая на картине с разными людьми, недостаточно иметь с ними просто тесные контакты. Порою, и тонкая дипломатия, не помешает, хотя теоретически я понимаю, что между всеми нами не должно быть никаких тайн, и мы должны существовать во время съемок как единый организм. Иначе никакого фильма не получится. Но для того, чтобы мы подключились друг к другу полностью, всеми кровеносными сосудами и наша кровь стала временно общей, приходится порой и схитрить.

Во время съемок «Зеркала» мы почти не расставались с Рербергом: рассказывали друг другу обо всем, что мы знаем и любим, что нам дорого и мерзко, вместе фантазируя и представляя себе будущий фильм. При этом совершенно неважно, какова доля участия каждого члена съемочной группы в создании фильма. Например, Артемьев написал для фильма всего несколько музыкальных кусков, но доля его участия в картине равноценна для меня использованной мной музыке Баха, так как было равно и одинаково не обойтись, как без одного, так и без другого.

Когда была выстроена декорация на фундаменте разрушенного временем дома, то теперь мы, участники одной съемочной группы, приходили сюда рано утром, ждали рассвета, чтобы увидеть, как выглядит это место в разное время суток, – мы хотели проникнуться ощущениями тех людей, которые жили когда-то в этом доме, смотрели на такие же восходы и закаты, сумерки и дожди несколько десятков лет назад. Мы заряжались общим ощущением той правды до такой степени, что нам показалось, когда работа была уже завершена, что только теперь настало самое время к ней приступать. До такой степени мы по-настоящему прониклись друг другом и соединились к этому моменту каким-то общим чувствованием.

Духовный контакт членов творческой группы оказался в этой картине необычайно важен. Настолько важен, что в какие-то кризисные моменты (а их было несколько), когда мы с оператором переставали понимать друг друга, то я полностью выбивался из колеи: все валилось из рук, и порою по нескольку дней мы были совершенно не в состоянии продолжать съемки. Лишь после того, как мы находили способ объясниться, равновесие восстанавливалось, и работа продолжалась. То есть производственный процесс организовывался и корректировался не дисциплинарными мерами или планом, а самим внутренним климатом в группе, что, однако, не помешало нам даже перевыполнять этот план.