Читаем Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью полностью

Кинематограф так же точно, как и любое другое искусство, должен подчиняться в первую очередь внутренним задачам, а не внешним – дисциплинарным и производственным, которые на самом деле только разрушают рабочий ритм. И самое важное, чтобы люди, разные по характеру и темпераменту, прожившие разные жизни, соединились на картине в единый коллектив, опаленный единой страстью. Если в съемочной группе существует настоящая творческая атмосфера, становится неважным, кто же в конечном счете является автором той или иной идеи в реализации фильма. Кто придумал этот крупный план, а кто какую-ту новую панораму, кто первым заговорил о способе освещения снимаемого объекта. Все это уже не имеет никакого значения.

И тогда становится невозможным определить, кто же играет доминирующую роль в фильме: оператор, режиссер или художник? Настолько органичным становится выношенный всеми кадр, в котором не должно оставаться места никакой натужности или самолюбованию.

Подумайте при этом, какой такт нужно было иметь всей съемочной группе «Зеркала», чтобы принять как свой, в сущности, чужой и вполне интимный замысел, которым делиться со своими коллегами в конечном счете во сто крат труднее, чем со зрителем, воспринимаемым до последнего момента некой абстракцией… Многое нужно было преодолеть, чтобы каждый участник съемочной группы воспринял твой замысел в прямом и полном соответствии с самим собой. Не удивительно, что завершенное «Зеркало» можно было только очень формально воспринимать как историю моей семьи. Может быть, именно потому, что в изложении этой истории приняла сердечное участие целая группа самых разных людей.

В условиях такого внутреннего единения разных людей как бы перестают существовать чисто технические проблемы. Оператор и художник делают не просто то, что они умели до этого делать, не просто выполняют требования, но ищут те новые решения, которых они еще не знали минуту назад, поднимая планку своих профессиональных возможностей и делая не то, что «можно», но то, что они считали необходимым для данного кадра. Это был уже высший профессиональный пилотаж вопреки обычной практике, когда оператор из предложенного режиссером отбирает лишь то, что он может снять.

Я придаю огромное значение качеству изображения. И дело, конечно, не просто в качестве как таковом. Но кино претендует на жизненную похожесть, которую всяк воображает по-своему. А это означает для меня, что всякая реальность, попадающая в поле зрения камеры, должна быть обработана с той дотошностью и особой кропотливостью, которая требуется для необходимого мне точного воссоздания объекта. Даже если изображаемая жизнь будет сколь угодно абсурдной, изначальные материальные фактуры должны быть абсолютно достоверны. Поэтому так важно добиться истинности изображаемых предметов, когда простые стены нашей декорации должны стать теми стенами, в которых живет человеческая душа.

При этом не стоит забывать о том, что цвет в кино чрезвычайно затрудняет реализацию доподлинного ощущения жизненной среды на экране. В свое время я уже высказывал сомнения по поводу той роли, которую играет в кинематографе цвет. И сейчас я полагаю, что цвет все-таки чаще всего является данью коммерческой стороне вопроса. Он ярче и настырнее привлекает внимание зрителя, избалованного теперь до такой степени, что едва ли ему удастся сейчас продать картину в благородных черно-белых тонах… Увы!

Так в чем же по-существу опасность цветного кинематографа? А дело в том, что в реальной жизни восприятие человеком цвета настолько органично, что он, как правило, не обращает на него никакого специального внимания. Но цветное кино предлагает картинки в цвете, где цвет сам по себе привлекает своей красочностью. Вынужденная живописность кинематографического кадра нагружает изображение той дополнительной условностью, которую следует преодолевать ради его жизненной достоверности. Поэтому я стараюсь максимально нейтрализовать цвет в кадре, чтобы избежать активности его воздействия на зрителя. Но если цвет сам по себе становится драматургической доминантой кадра, то это означает заимствование кинематографом изобразительных возможностей живописи. Хотя в сегодняшнем кино восприятие цветного фильма оказывается скорее сродни восприятию красиво иллюстрированных журналов. А теперь еще возникает проблема цветного фотографирования, которая еще неизвестно чем обернется для кинематографа.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза