Читаем Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью полностью

Ведь обаяние непосредственного актерского существования на сцене, прямой контакт со зрителем, столь притягательные на театре, кинематографу недоступны. И потому кинематограф никогда не заменит театр, как было принято и модно считать еще несколько лет назад, ибо именно театр осуществляет зрительский контакт с непосредственным актерским действием. А кино живет бесценной возможностью сколь угодно много раз воскрешать одно и то же мгновение, ностальгичное по своей сути. А в театре все живет и все развивается в общении. Это иной способ осуществления творящего духа.

В кинематографе режиссер напоминает коллекционера. Его кадры, как экспонаты жизни, зафиксированной однажды и навсегда во множестве дорогих ему деталей, кусочков, фрагментов с актерами и без оных…

Актер в театре, по словам Баррета, подобен ваятелю из снега. Спектакль существует лишь тогда, когда физически существует актер, когда он присутствует, когда он есть, пока он физически и духовно жив. Нет актера – нет театра.

Работа киноактера очень отличается от работы театрального актера, который должен внутренне выстроить всю свою роль от начала и до конца, буквально вычертить график своих чувств в соотнесенности с целым замыслом спектакля. А в кино собственные умозрительные построения актеру решительно противопоказаны. Его единственная задача приблизить нас к иллюзии подлинной жизни, то есть вести себя, как в жизни, безо всяких выкрутасов – вот и все.

Работая над фильмом, я стремлюсь как можно меньше разговаривать с актерами и не разрешаю им самим пытаться восстановить для себя связь уже сыгранного ими кусочка не только с целым замыслом, но даже своими собственными соседствующими сценами. Например, в «Зеркале», когда героиня фильма, сидя на заборе и покуривая папиросу, ожидает возвращения домой своего мужа и отца детей, то я не ознакомил Терехову с дальнейшим развитием сюжета. Мне было важно, чтобы все действие было максимально приближено к жизненной ситуации. А потому Терехова ровно так же, как это было когда-то с матерью, ожидая мужа, не знала, вернется он к ней или не вернется никогда. Я скрывал от актрисы дальнейшее развитие сюжета, чтобы она существовала в данном мгновении ровно так же, как существовала когда-то в этой ситуации ее героиня, не знавшая наперед рисунка своей судьбы. Если бы актриса знала, что муж вообще к ней не вернется, то она непременно, уже заранее могла отыграла будущее несчастье. Даже подсознание формировало бы ее отношение к грядущему «плохому финалу». Существование киноактера в кадре должно максимально соответствовать подобному существованию его персонажа в жизни. В кино нужна только достоверность мгновения, проживание которого в кадре должно быть для актера максимально адекватно жизненному переживанию: случится – не случится. Напряженное ожидание героиней своего мужа должно становиться таинственным куском ее жизни.

В кинематографе самое важное, чтобы актер органично для себя, в соответствии со своей психофизической, эмоциональной, интеллектуальной структурой выразил то или иное состояние, свойственное лишь ему. Как он выразит это состояние, мне совершенно безразлично, вернее, я не имею право навязывать ему форму выражения: ведь каждый переживает одну и ту же ситуацию по-своему, совершенно уникально. Вспомните, как в фильмах Герасимова Шукшин копирует жесты и манеру режиссера. Или Куравлев в фильмах Шукшина передразнивает постановщика. Это нехорошо. Меня совершенно не интересует рисунок роли – не в смысле мизансцены, конечно, – актер может сыграть целый кусок, даже не поднимая глаз. Пожалуйста! – если он живет… В кинематографическом актере важна его неповторимая, уникальная выразительность – лишь она одна способна стать заразительной на экране.

Для того чтобы довести актера до нужного состояния, режиссеру самому необходимо ощущать это состояние в себе. Только это помогает заставить найти правильный тон всему действию. Нельзя, скажем, войти в незнакомый дом и начать снимать там заранее отрепетированную сцену. Это чужой дом, в нем живут другие люди, и он, естественно, ни о чем не может сказать случайно появившимся в нем персонажам. Я бы сказал, что эти персонажи должны наполниться духом этого дома, обрести с ним материально-точную связь, которые определят атмосферу съемок, ту главную интонацию, заразившись которой сам режиссер захочет скрепить и выразить все эти чувствования единым узлом содержания кадра – вот главная и вполне конкретная цель в работе над той или иной сценой фильма.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза