Тарлан (сборник)

Переполнилась торба виноградом.

Паренек чапан на спине задрал, по самый загорбок. Другую руку в поясницу упер, согнулся.

Отец наш кило где-то пятьдесят в чапан пареньку вывалил.

Паренек петляя, как змея, на пригорок взбираться стал.

3

На пригорке женщины-девчата в кружок сели, виноград чистят.

Матушка наша в левую коленку локтем уперлась, тоже чистит.

Лицо матушки осунулось. Все вчерашний сон перед глазами стоит.

Рядом тетка Барчин сидит.

– Что, подруженька… пока старания ваши плода не дали? – тихонько матушку Аймомо спрашивает.

– Не дали… – Матушка совсем сникла.

– Ай, подруженька, спросить ведь беды нет… Что-то хоть для этого делаете?

– Бывает иногда.

– Как это «иногда»?! Нельзя такое важное дело оставлять! Чтобы ребенок получился, не покладая рук стараться надо!

– Мы уже и ходили…

– Куда ходили?

Тут уже весь кружок прислушиваться к разговору начал.

Бабка Киммат, через одну женщину сидевшая, ушки навострила.

– К святому Суфи Аллаяру ходили, – говорит матушка.

Стала бабка Киммат головой качать туда-сюда:

– Ой, бедна-а-ая, ой, бедняжечка!

– Поклонились могиле его. Услышал, думала, святой вздохи мои, надежда в душе зародилась…

– Ой, несчастна-а-ая, ой, невезучая-то какая! – приговаривает бабка Киммат.

– Потом к слепой Худжар съездили…

– Ой, мытарства какие! Видать, так уж ей за что-то суждено!

Матушка края платка, на грудь свисавшие, на плечи перебросила. Гроздь винограда взяла, да и в сторону бабки Киммат запустила.

Угодила как раз в физиономию, брызнул сок и потек по бабке.

Поднялась матушка в сердцах с места, вот-вот на бабку Киммат набросится, клочки полетят…

Тетка Барчин матушку нашу, от греха подальше, схватила, не пускает. За локоть тянет, подальше-подальше отталкивает:

– В жижу камень не кидайте, себе в лицо попадете! Успокойтесь, подруга, она вам не ровня!

У матушки ни кровинки в лице не осталось. На свое место, задыхаясь, опустилась. Руки похолодели, дрожат. Колени обхватила и давай рыдать.

– Один раз я стерпела, Барчиной моя, второй раз! – всхлипывает. – Еще родственница называется! Да чтоб я поминальный плов ела, чем такую родственницу иметь!

Взбеленилась бабка Киммат.

– Я тебе, собака, хоть одно плохое слово сказала? – завопила. – Питье тебе, собака, что ли, хоть раз горькое дала? Я ж тебя, собаку, жалеючи несчастной назвала!

– Хотела перепелка соловьем запеть, да охрипла! – одна из женщин говорит.

Взвилась бабка Киммат, ладони широко раскрыла:

– Омин! Меня, бабушку невинную, седину мою не уважив, ударила, дай бог ей так бесплодной и сойти в могилу! Дай бог, чтоб до моих лет не дожила, молодой подохла!

Остолбенели женщины, только головой качают.

– Дай бог, чтобы то, что у вас изо рта вышло, в вашем воротнике застряло! – говорит тетка Барчин.

Матушка сидит, поддержки ищет, защиты.

Глазами, слез полными, вокруг оглядывается.

Видит, внизу стоит растерянно отец наш. Представила, как пойдет к нему сейчас, как запричитает, выплачется.

Но тогда перед всеми уже стыд будет.

Все глядит сквозь пелену на отца нашего, глядит с тоской.

А слезы все льются. Уже все рукава ими промочила.

– Одна я в мире такая бездетная, – причитает всё. – Сколько настрадалась, что потомства нет! Все верю, все еще надеюсь… Дети ведь и рано бывают, и поздно бывают… Одним детей бог утром дает, другим – под вечер…

– Да, Аймомо моя, после зимы всегда весна приходит, а вороны пусть себе каркают!

– Я ж ее, Барчиной моя, видела, как есть видела! Мне ее сам Бог в сон вложил, в сердце вложил! Что делать, разве времени мало было, чтобы в утробу мою ее вложил… Все сны ею переполнились, все сердце переполнилось. Что делать, никак утроба моя не наполнится, чрево не затяжелеет… Видела же я ее, Барчиной моя, в полуденный сон, в самый полдень! Сидит с подружками под нашим тутовником и в «босмалым» играет. Мне не верите, Алапар, собака наша, подтвердит. И в одно и то же не играла, а в двенадцать видов… и ни разу не сбилась… Особенно в «невесту» здорово сыграла! Подружки так прямо рты и разинули! Вот только имя ее узнать я не успела, Барчиной… Рабии дочка заплакала, я и проснулась. Глаза снова закрыла, чтобы ее еще разок увидать, а она уже больше не явилась. Все равно еще явится, вот увидите, Барчиной! Приведу вот ее сюда, скажу, чтобы перед всеми вами в «басмылым» сыграла!

– Да чтобы ангелы это услышали и «омин!» сказали!

4

Отец наш внизу разговор этот слыхал, но виду не подал. Виноград срезал-срезал да на осиное гнездо наткнулся.

Осы внутри кишмя кишат, друг к дружке теснятся, жужжат. А если снаружи какая угроза появится, тут же все поголовно отпор дают. Вылетят, обидчика в глаза или уши изжалят.

Натянул отец наш чапан на голову, рукава на плечах скрутил. Руки оголенными оставил.

Нагнулся тихонько, виноградную плеть, на которой гнездо висело, встряхнул.

Закопошились осы, заволновались. Две-три ринулись, отца нашего в глаза и уши рассчитывая ужалить. Однако на чапан наткнулись.

Тогда на голые руки набросились, давай его – чим-чим – жалом колоть. Чим-чим-чим!..

Осы ли его – чим-чим – жалят или комары?

Отцу нашему все равно. До того на душе тяжко.