Тарлан (сборник)

– Тогда просто так дайте мне хоть одного ребенка, святой дедушка Хызр! Да не уйдет щедрость из этого мира, святой дедушка Хызр! Ладно, даже если одного Хушвакта дадите, с нас хватит! Нищему и крохи – угощение! Знаете, нет ли, а мы уже все глаза проглядели, Хушвакта ожидая, святой дедушка Хызр!

– На этот мир много не сетуй…

– Мы к этому миру сильно не привязаны, святой дедушка Хызр! День за днем тела наши все холоднее. Кто наши светильники от копоти очищать будет? Кто меня как отца оплачет? Кто жену мою как мать оплачет? Нет у нас никого, ни чтобы отца оплакал, ни чтобы мать оплакал, святой дедушка Хызр!

– Благодари за то, что имеешь.

– Если сына не оставишь, кто по тебе траур держать будет, разве ты мужчина? Если дочь после тебя не осталась, которая по тебе в черное облачается, разве ты женщина? Говорят же, в мир пришел, чтобы уйти из него. Не пожалейте уж потомства дать, святой дедушка Хызр! Ко мне сострадания не имеете, к супруге моей проявите, святой дедушка Хызр! Сил уже нет, измаялись совсем, умереть – могилы нет, жить-терпеть – силы нет, святой дедушка Хызр!

– Я же вам ребенка давал…

– Не давали, святой дедушка Хызр, не давали еще! Вы меня, святой дедушка Хызр, путаете с кем-то! Я на Кулмата-мастера немного похож, может, о нем речь ведете? Точно, у Кулмата дети есть, шестеро даже! А у меня-то ни одного, дедушка Хызр!

– Что ты за отец, если своих детей не знаешь? Ладно, дам тебе еще, много-премного.

– А? Много-много, говорите? Когда? Скоро? Благодарствую, святой дедушка Хызр, в ноги кланяюсь! Как же, вдруг действительно много будет? Ну, десять – это хорошо, а если сорок… вот это будет номер! А, святой дедушка Хызр?

Но старец уже исчез из вида.

22

Сумерки.

В садах шаги стихли.

Отец наш со сторожевых своих угодий тоже возвратился.

Отвернулась от него матушка, плачет:

– Вот до чего дожила…

Помрачнел отец наш:

– Не плачь, ладно… Что я тебе сделал?..

Матушка сквозь слезы:

– Да всего-навсего задушили до смерти…

Опешил отец наш, встал как вкопанный.

– Я душил? Я, что ли? – говорит. – Ты что наговариваешь, я же в садах был!

– А кто ж еще? Рабии-соседки, что ли, муж?

– Тебя душил? Тебя? Когда такое было, когда?

– Вот не было печали!.. «Когда-когда»…

– Да чтобы я хлеба не ел, если такое сделал! Я ж только с холмов вернулся.

– Память у вас на месте?

– Да, вроде на месте, на месте, да…

– И где же она?

– Ладно, ладно… Лучше послушай, суюнчи с тебя полагается…

И все матушке про встречу бывшую рассказал.

Говорит-говорит, то в потолок посмотрит, улыбнется, то в окно посмотрит, улыбнется.

Всю шурпу так, с улыбкой, и выхлебал.

– Ну что, бешик-мешик[74] готов уже, бабушка?

– Что с бешиком делать?

– Нету, что ли? Тогда надо за ним на базар в Денау съездить!

– Рано еще.

– Лучше заранее.

– Я сама скажу когда.

– Во-о-от, это ты хорошо говоришь, бабушка!

23

Заиграло матушкино сердце, сжалось. Ладонью рот сжала, на небо поглядела да и зевнула тяжело:

– А-а-ауф, а-а-ауф!..

Отец наш зевок этот по-своему понял. Обрадовался про себя.

«Вот, уже милосердие святого Хызра началось, вот!» – размечтался.

Участие проявить решил.

– Ты слишком тяжелую работу сейчас не делай, – говорит. – От дурного настроения себя оберегай. Отдыхай побольше. Я вот уже решил одну вещь для тебя сделать. Время придет, скажу.

– О чем это вы?

– Пока не скажу. Время наступит, скажу тогда.

– Сейчас уж скажите.

– Нет, не пойдет. Скажу, так ты всем разнесешь.

– Не разнесу, скажите уже.

Поглядел отец наш в окно, поглядел.

– Песню тебе спою, – говорит тихо.

Рот матушкин в улыбке расплылся.

– Вы песню мне споете?

– Ну да…

Мелко матушка засмеялась:

– Сами споете?

– А кто же еще?

Уткнулась матушка в подушку и давай хохотать.

24

Отказался отец наш холмы сторожить!

Устаю, говорит, в дороге, да и матушке тяжко обед носить.

Перестал туда ездить, дома остался.

Разговоры о всякой всячине ведет, матушку веселит.

День за днем проходит, ночь за ночью следует.

25

Зажег отец наш масляный светильник, прилег.

Дом в потемках.

Перевернулся со спины на бок, к матушке лицом. Руку под шею матушкину запустил. Голову матушкину обнял.

Левой рукой… к воображаемому бешику Хушвакта потянулся. Дотянулся, качать начал. То вверх, то вниз.

Ладонь мягкие-мягкие пелены снова и снова поглаживает. Поглаживает-поглаживает, до места ног дошла… Нет, нет…

Ладонь то вниз, то вверх. То вправо, то влево. Спешит ладонь, дрожит ладонь, ладонь ищет… Нет, нет…

До места, где голова должна быть, ладонью добрался. Осторожно, бережно ощупал. Точно сердце свое ладонью оглаживал… Нет, нет…

Правым ухом к матушкиной груди прижался. Дыхание затаил. Замер.

В ухе матушкино сердце – тук-тук – стучит.

Есть бешик воображаемый! Вот же девять месяцев и девять дней, как мягкие пелены есть!

Хушвакта нет, Хушвакта!

Остыл отец наш. Голову к матушкиному лицу приклонил.

Стала матушка плакать тихонько.

– Не плачь, ладно. Святой дедушка Хызр сказал же… Говорит, а сам матушку гладит-утешает. Прижалась матушка к нему еще крепче. О бороду его щекой трется.

Точно после разлуки долгой, не наглядятся.

Точно истосковались друг по другу, не нацелуются.

Нанежились, наласкались…

– Не съездите ли завтра на базар?