Одна монахиня жаловалась Тарсо, что никак не может преуспеть в духовной жизни, потому что Бог не дает ей освобождения от работ вне монастыря и она поэтому не может постоянно пребывать внутри обители. В ответ на нее обрушился целый поток сетований на трудности и обиды, которые Тарсо переносила от «батюшки» и от «владыки»: «Сердитый батюшка хватает меня за шкирку, и крутит меня, и колотит меня по шее, вот здесь, и вот здесь, и вот здесь. Вот тут у меня менингит, вот здесь — операция. Смотрите, что стало с моими руками, какие они теперь слабые. Двадцать лет! А на ноги посмотрите! Но я радистка и все свои проводки налажу».
Никого из тех, кто жаловался ей на свои страдания, на какие-нибудь неразрешимые проблемы, Тарсо не поучала, не давала им никаких советов и не утешала, прибегая к строгим доводам разума. Она только показывала, в каких условиях протекала жизнь у нее самой, и давала возможность взглянуть на эти проблемы на фоне своих собственных страданий и своей боли.
* * *
«Однажды мы заметили, как Тарсо вытащила из туфли покрытую болячками ногу. Через дырявый чулок был виден ноготь большого пальца, наполовину оторванный и весь в крови. Мы были столь наивны, что в следующий раз принесли с собой ножницы. “Так нельзя, — сказала она серьезно, — его нужно удалить по всем правилам и смазать йодом”.
Она поежилась так, словно у нее болело все тело. А может быть, ей было нужно, чтобы у нее все болело. Еще одно указание на суровые страдания от болезней и внешних условий жизни
Тарсо научилась получать от боли духовную пользу. Она терпела боль не для того, чтобы просто мучиться. Очевидно, она по благодати открыла духовный, пробуждающий смысл боли. Блаженная терпела боль, чтобы непрестанно находиться в состоянии аскетического бодрствования. Может быть, больнее всего ей было, когда у нее ничего не болело. Она наверняка знала слова Писания:
Школа боли — это самая плодотворная школа для человека Божия. Благодаря такому обучению он приближается к Крестному таинству боли. Страдает вместе с Тем, Кто пострадал за него.
* * *
«На наш вопрос, что необходимо нам для того, чтобы у нас была любовь, Тарсо ответила недвусмысленно: “Боль!” И вновь показала больной большой палец, весь в крови и грязи, с болтающимся содранным ногтем.
— Вам очень больно?
Она неопределенно покачала головой.
— Но вы терпите, — сказала я.
Она не согласилась:
— В душе я одиноко плачу.
И подумав, добавила:
— Не плачу, а мучаюсь».
Тарсо умела делиться с собеседником пользой от своей боли самым выгодным для него образом. Каждый раз неким особым поведением и логикой она показывала собеседнику то, что касалось лично его. Она знала, где у него болит. И показывала ему, где боль не нужна.
* * *
Вся ее жизнь, каждое ее мгновение были упражнением в терпении. Уже один ее маленький домик, который она сама построила из шлакоблоков, свидетельствовал о взятом на себя подвиге терпения, в котором она упражнялась всю жизнь ради любви Христовой. Тряпка вместо двери, отсутствие окна, неровный земляной пол и кровля из кусков жести, которые часто налетавший страшный ветер — «ветродуй!», как она с ужасом говорила, — разбрасывал по всей округе, и ее келья оставалась без крыши...
О высоком подвиге терпения Тарсо свидетельствовали и условия жизни внутри ее кельи и вокруг нее. Совсем рядом с этим примитивным жилищем, доставляющим одни мучения, находились, как мы уже говорили, монастырский загон для животных и мусорная свалка. Мусор и навоз создавали очень тяжелую атмосферу. Многие сестры говорили Тарсо: «Как ты можешь там жить, посреди такого зловония?» И она отвечала: «Ах, бедненькие мои, какие запахи ожидают вас в аду, если не покаетесь!»
«Летом, в жару, вонь была невыносимой, и вокруг летало много крупных мух, очень нам досаждавших, когда мы сидели на воздухе рядом с ее кельей. Одна сестра пожалела Тарсо, вынужденную месяцами переносить все это, и сказала ей, что нужно же что-то с этим делать. Однако та с великим спокойствием ответила:
“Не волнуйся, придет зима, и они улетят”. А ведь был еще только июль![100]
»Когда же по попущению Божию случилось искушение с пожаром, многие недоумевали, видя, как на раны Тарсо садились осы и жалили ее, а она не возмущалась и даже не менялась в лице.
* * *
Еще один пример ее великого терпения приводит одна сестра, которая ухаживала за Тарсо, когда та лежала в Гиппократовской больнице.