Тарсо, Христа ради юродивая

Но и родственники Тарсо, когда-то считавшие ее больной, видя ее удивительный духовный рост и чувствуя благодать, исходящую от нее, приходили к ней, чтобы получить помощь и утешение. Племянница Тарсо рассказывает: «Ее внешний вид превосходил все границы смирения. Она хотела, чтобы и мы, ее родственники, испытали смирение на собственном опыте. Так, однажды, когда мы к ней пришли в гости, мы не нашли Тарсо в ее домике. Мы спросили, не знает ли кто-нибудь, куда она пошла, и одна монахиня сказала, что, может быть, мы ее найдем на берегу моря. Мы отправились к морю и нашли ее на берегу, в маленькой таверне. Она сидела за столом и ела жареную хамсу. На нас произвело большое впечатление то, что, с одной стороны, она пришла есть в таверну, где было много народу, ведь она жила столь подвижнически и была так бедно одета, что была похожа в черной одежде на самую нищую монахиню. С другой стороны, мы недоумевали, почему ее не прогнали, ведь ей было не место среди этих хорошо одетых людей. Однако ее не только не выгнали, но и когда она заплатила какие-то копейки за свою еду и я пошла к хозяйке таверны доплатить за нее, та не согласилась взять у меня деньги, потому что считала посещение Тарсо благословением для себя. Я поняла, что ее там знали, поскольку хозяйка сказала, что Тарсо заплатила ту же самую сумму, которую дала много лет назад при первом своем приходе туда. Но вершиной этой истории стало следующее. Когда Тарсо поднялась, чтобы уходить (а мы, вместе с ее сестрой и племянницами, сидели рядом), она во всеуслышание сказала: “Это моя сестра и мои племянницы”. Она это сделала, наверное, для того, чтобы ощутили смирение и мы. Ведь нам, хорошо одетым, в тот момент стало стыдно: мы подумали, что люди скажут, будто мы о ней, столь бедно одетой, совершенно не заботимся. Моя мать посылала ей ткань, чтобы она себе что-нибудь сшила, поскольку умела это делать. А Тарсо специально делала себе грубую и нелепую одежду, чтобы выглядеть нищенкой».

* * *

Больше всего ей нравилось, когда над ней насмехались. Но однажды она спросила сестру Марину:

— Почему сестры называют меня безумной?

Та, естественно, ответила:

— Потому что ты делаешь безумные вещи, говоришь грубости и тебя не понимают.

— И в чем же моя вина? Что мне делать?

— Разговаривай прилично и разумно.

Ответ Тарсо был полон глубокого смысла:

— Хм... Мне это невыгодно.

* * *

Когда у Тарсо зажили ожоги, племянницы забрали ее из больницы и привезли в ее смиренный дворец. Тарсо чувствовала себя перегруженной вниманием и почитанием, которое она встретила в больнице. Подойдя к своей каливе, она не вошла внутрь, но несколько дней оставалась снаружи под открытым небом, на сильном холоде. Зима тогда была очень суровой[112]. Прошло немало времени, прежде чем она наконец вошла в свою каливу. Одна сестра спросила ее, почему она так поступила, и Тарсо ответила:

— Чтобы забыть, как хорошо было в больнице.

* * *

В другой раз одна знакомая спросила у Тарсо:

— Слушай, Тарсо, я с таким трудом к тебе сюда добираюсь, а ты только и делаешь, что совершенно непонятные вещи мне говоришь.

И та ответила:

— У кого есть ум, тот понимает, что я говорю.

* * *

Господин Д. Е., профессор университета, почитающий Тарсо как современную святую, так описывает свои встречи с ней и особенности ее речи: «Когда мы пришли к Тарсо в первый раз, пройдя через проем в проволочной ограде за монастырем, мы увидели ее сидящей перед своей кельей и медленно и благоговейно осеняющей себя крестным знамением. По ее сосредоточенному виду было понятно, что она молится. Мы подошли и спросили, где нам найти Тарсо. Она спросила нас: “Зачем вам нужна Тарсо?” Мы ответили, что хотим с ней поговорить. Тогда она сказала, что не знает, и мы ушли. Однако когда мы спросили у монахинь, то узнали, что это и была Тарсо. Мы вернулись к ней. Я не помню точно, что она сказала в тот раз. Она дала нам понять, что мы должны молиться, причем много молиться. Но этот совет она дала не прямо, а иносказательно. К такому приему она часто прибегала в своей речи, что было одной из свойственных ей необычных черт.

Говоря о духовных вещах, Тарсо вместо привычных слов употребляла другие слова или образы, стараясь скрыть от людей свою духовную жизнь. Например, она говорила: “Когда-то хлеб стоил двадцать тысяч, а сейчас он стоит пятьдесят тысяч!” Под хлебом она подразумевала благодать Божию, переливание в человека жизни Божией, то есть питание тем хлебом, благодаря которому человек живет. Скорей всего, Тарсо взяла этот образ из Евангелия, говорящего о хлебе жизни[113]. Наверняка, смысл ее слов был именно таким, ибо однажды человека, который молился по дороге к ней, она встретила такими словами: “Ты идешь из пекарни?”