Тарсо, Христа ради юродивая

Юродство Тарсо и стало такой «потерей» собственной жизни. Именно с этого она начала свою духовную борьбу. Ее духовное шествие по пути юродства было благодатным способом похоронить свое человеческое земное существование в некоем святом безумии. И это полностью согласуется с евангельской логикой: потерять свою жизнь, чтобы непрестанно открывать для себя истинную жизнь во Христе.

Как часто мы, христиане, не понимаем того, что Тарсо поняла в самом начале своего духовного пути: чтобы спасти себя во Христе, необходимо отвергнуть себя и похоронить себя в смерти Христовой.

Замечание Господа никто не может служить двум господам[121] обретает здесь свой глубочайший смысл. Невозможно, чтобы наш внутренний человек[122], возрожденный и обновленный во Христе, шествовал по пути спасения рука об руку с ветхим человеком греха. Этот второй наш внутренний человек должен умереть, чтобы воскрес первый. Или, скорее, необходимо постоянно умерщвлять второго, чтобы непрестанно воскресал первый.

Выбрав логику безумия, Тарсо похоронила ветхого человека греха в юродивой жизни. Так она освободилась от господства падшего «разумного» человека. С тех пор под покровом юродства она советовалась только со своим новым человеком[123] — человеком, причастным благодати.

* * *

Этот диалог Тарсо с причастным благодати внутренним человеком, со своей обновленной во Христе самостью, развивался отныне в апостольском духе. Апостол Павел, делясь собственным опытом умерщвления своей самости, говорил, как он осуществляет в своей жизни слова Господа о том, что необходимо потерять свою душу, чтобы спасти ее.

Мы, апостолы, пишет апостол Павел к коринфянам, всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в теле нашем. Ибо мы, живые, непрестанно предаемся на смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей[124].

* * *

Как говорит апостол Павел, мертвость Господа Иисуса открывается в теле и тленной плоти как новая жизнь, жизнь Иисусова. Это значит, что сияние новой жизни во Христе Иисусе, которая затеплилась в душе подвижника, озаряет и его внешний облик, и вообще всё его тело и душу.

Эти слова апостола Павла, какая бы духовная глубина ни заключалась в них, говорят о том, что эта новая жизнь всегда заметна и во внешнем человеке. Но Тарсо желала сокрыть эту заметность своим юродством. И похоже, у нее это получилось вполне убедительно.

Не только малосведущие, но и сознательные христиане зачастую не могли поверить, что эта, как им казалось, грязная и плохо одетая старуха была настоящей подвижницей во Святом Духе. Однако подлинность евангельской подвижнической жизни Тарсо была явной для тех, кто ее любил и имел духовные качества, позволяющие, невзирая на ее лохмотья, видеть в ней «сидящую на троне царицу, более царственную, чем любая царица».

* * *

Однажды Тарсо беседовала со святогорским монахом, который спросил ее:

— Какой путь привел тебя сюда, на это место юродства?

И Тарсо ответила:

— Да какой там путь, друг ты мой? Работа. Я была в миру и умирала. А потом — работа, работа... И как же ты думаешь, брат мой, я пришла сюда? По пути, который проложили божественные отцы. Я умерла для мира, отдала свою жизнь Христу, и с тех пор — работа, работа...

* * *

Слова «работа, работа» имели, конечно, скрытый смысл. Они означали постоянное умерщвление ветхого человека. Это достигалось такими поступками и переживаниями[125], которые уничтожали все то греховное, что угрожало вернуть Тарсо к «дружеским» связям с ветхой самостью, к страстям ветхого человека. Из опыта битвы со своей самостью Тарсо знала, что, как говорят святые отцы, «страсти легко возвращаются»[126] и что «лукавая душевная страсть никогда не стареет»[127], если ее не умертвить навсегда.

* * *

В образе жизни, который избрала Тарсо, осуществлялись слова Господа, сказанные преподобному Силуану Афонскому: «Держи ум свой во аде и не отчаивайся»[128].

Святой Силуан, исполняя эту заповедь Господа, осознал необходимость непрестанно молиться об умерших, пребывающих в аду. В его душе при этом загорелся огонь любви к усопшим[129].

И Тарсо с самых юных лет, в течение всей своей жизни, любила усопших, мучающихся в аду, и живо беспокоилась о них, не скрывая этого.

«Часто Тарсо нам говорила, сильно напрягая свой слабый голос:

— Дыра, сестры мои! Пробейте дыру, сестры! Там, внизу — души, много душ, отсюда до туда внизу (и она показывала в сторону моря). Множество! Самые разные, отовсюду, в самых глубинах ада. Им плохо, и мы должны им помочь. Люди всякого рода: депутаты, пастухи, сапожники, торговцы. Это не шутки, их души просят глоток воздуха, просят покоя.

Так она побуждала нас молиться о душах усопших».