Когда они, спотыкаясь и оступаясь, стали пробираться сквозь спутавшиеся лианы по старой и почти заросшей звериной тропе, носильщики из племени мосула начали один за другим покидать их.
Увы, туземцы были верны и преданны лишь до тех пор, пока не возникла опасность, что их маленький отряд попадет в плен к плохому белому человеку. Бедняги наслушались таких ужасов о повадках этого русского, что стали смертельно его бояться. Теперь же, когда выяснилось, что он близко, их робкие сердца этого не вынесли и они поспешили покинуть своих хозяев.
Но Андерссен и Джейн Клейтон все равно отправились дальше. Швед прокладывал дорогу, прорубаясь через заросли кустарника там, где тропа полностью заросла, так что теперь нести ребенка приходилось его спутнице.
Они шли весь день. К вечеру стало понятно, что оторваться от людей Рокова им не удалось. Невдалеке позади них слышался шум большого отряда, продвигающегося по тропе, которую они расчистили для своих преследователей.
Когда стало ясно, что их скоро догонят, Андерссен спрятал Джейн за большим деревом, закрыв ее и ребенка ветками кустов.
– Вперети в полумиле отсюта есть деревня, – сказал он ей. – Носильщики сказать, где она, прежде чем сбежать. Я постараться увести русского потальше от тропы, а вы итите в деревню. Я тумать, вошдь друшелюбен к белым, так сказать носильщики. Во всяком случае, это быть все, что мы можем сделать. Через какой-то время вошдь доставить вас к деревне племени мосула. Она стоять на море, и там какой-нибудь пароход зайти в устье Угамби. Тогда все быть карашо. Прощайте, и утачи вам, леди!
– Но куда пойдете вы, Свен? – спросила Джейн. – Почему бы вам тоже не спрятаться здесь и не отправиться к морю вместе со мной?
– Я толжен сообщать русскому, что вы умерли, чтобы вас больше не искать, – ухмыльнулся Андерссен.
– Но почему вы не сможете вернуться ко мне после того, как это ему скажете? – настаивала Джейн.
Андерссен покачал головой.
– Мне тумать, я уже ни к кому не вернуться после того, как долошить русскому, что вас больше нет, – пробормотал он.
– Неужели вы думаете, он вас убьет? – спросила Джейн и в глубине души поняла: именно так и поступит величайший из негодяев в отместку за то, что швед сорвал его планы.
Андерссен ничего не ответил, а лишь подал знак молчать и указал на тропу, по которой они только что пришли.
– Мне все равно, – прошептала Джейн Клейтон. – Я не позволю вам умереть ради моего спасения, если этому можно как-нибудь помешать. Дайте мне револьвер. Я умею стрелять, и вместе мы сможем держать их на расстоянии, пока не придумаем, как спастись.
– Это не получаться, леди, – ответил Андерссен. – Нас только схватить обоих, и я не смочь принести вам совсем никакой пользы. Потумайте о ребенок, леди, и о том, что бутет для вас опять попадать в руки Рокова. Ради мальчика вы долшны сделать, как я сказать. Вот, возьмите винтовка и патроны. Вам они могут понадобиться.
С этими словами он положил нагрудный патронташ и ружье рядом с Джейн и ушел.
Та смотрела ему вслед, когда он удалялся, идя навстречу приближающемуся отряду русского. Вскоре он скрылся из виду за поворотом тропы.
Ее первым желанием было броситься вдогонку. Имея ружье, она могла помочь, а кроме того, ей был невыносим страх остаться одной на милость ужасных джунглей, где у нее не осталось ни одного друга, чтобы прийти на выручку.
Джейн уже начала выбираться из укрытия, намереваясь броситься вслед за Андерссеном, но, когда она прижала к себе малыша покрепче, ее взгляд упал на его личико.
Каким неестественно красным оно было! Каким больным выглядел несчастный ребенок! Она прижалась к щеке мальчика. От лихорадки щека казалось огненно-горячей!
Охнув от ужаса, Джейн поднялась с земли и вышла на тропу. Ружье и патронташ остались лежать в кустах. Она забыла и об Андерссене, и о Рокове, и о грозящей ей опасности.
Единственным, что владело ее обезумевшим сознанием, был ужасающий факт, что маленький беспомощный ребенок болен страшной тропической лихорадкой, а она не может сделать ничего, чтобы облегчить страдания этой крохи.
У нее не осталось никаких мыслей, кроме одной: найти кого-то, кто сможет помочь. Например, женщину, у которой есть свои дети. Тут она вспомнила о гостеприимной деревне, о которой говорил Андерссен. Ах, вот бы туда добраться! Только бы успеть!
Нельзя было терять ни минуты. Как испуганная антилопа, она обернулась и побежала по тропе в направлении, указанном Андерссеном.
Далеко позади раздались крики и звуки стрельбы, после чего наступила тишина. Джейн поняла, что Андерссен встретился с русским.
Через полчаса она, спотыкающаяся и изможденная, увидела тростниковые крыши и вскоре вошла в деревушку. Ее тут же окружили мужчины, женщины и дети. Нетерпеливые, любопытные, возбужденные туземцы засыпали ее вопросами, ни на один из которых она не могла ответить. Джейн их просто не понимала.
Все, на что она была способна, это со слезами на глазах показывать на мальчика, жалобно хныкавшего у нее на руках, и повторять снова и снова: «Лихорадка… лихорадка… лихорадка…»