— Нет!!! — кричит Тасмин.
Она бежит по ступенькам вверх, едва не падает, но не может успеть. Все происходит слишком быстро и одновременно медленно, как в фильмах. Кадры сменяют друг друга. Бледный смеется. Из рта и ушей Исмата течет кровь. Он пытается встать, но лапы не держат, он валится на землю и срыгивает остатки завтрака.
Мужчина снова бьет кота ногой, на этот раз с такой силой, что тот катится кубарем. Бледный бежит за ним и наносит еще один удар заляпанным кровью носком ботинка, но кот лишь хрипит в ответ.
Исмат жалобно зовёт Тасмин. Она уже рядом. Она на вершине холма.
Бледный наступает Исмату на голову.
Боль.
Тасмин падает на колени.
— Нет! Отпусти! Оставь! Не трогай его!
— Нечего было врать! Слышишь? Нечего было врать, сестра.
Бледный смеется.
Он склоняется над Тасмин.
— Нечего было врать.
Он бьет девушку по лицу.
Он улыбается. Показывает зубы. Тварь, которая стоит перед ним на коленях, безумна. И не заслуживает ничего, кроме презрения.
Бледный спускается по лестнице вниз. Туда, где лежит череп Деворы.
Там пробуждаются змеи. Их шипение доносится на вершину холма. Шепотки-разговоры. Они рады мужчине. Ведь он родился, чтобы стать богом.
Тьма льется по ступеням храма Ваала. Она падает на город с неба, как дождь. Она пожирает реальность. Площадь, фонтан, статую Деворы, разрушенные дома, крепостные стены, дороги, ущелье и Когтистые горы. Она идет вглубь Старого королевства.
Здесь все погибнет. Обратится в ничто.
В пустоту.
Смерть приговор каждой мечте. Любой фантазии. Смерть — это пробуждение от долгой грезы о жизни в теле человека.
Тасмин не плачет. Она тянет руки у умирающему Исмату. В глазах кота только боль. Он уползает от девушки в сторону. Его лапы меняют мир.
Храм Ваала вытягивается в длину и скользит назад. Он будто огромное пятно краски, которое размывается на весь холст, разрушая рисунок. Город, площадь, фонтан и ступеньки. Реальность плавится словно металл под воздействием высоких температур. Звезды взрываются, умирают и рождаются снова. Лишь полдень, время без тени, остается там, где и был.
Океан набегает на берег.
Холодный и мрачный.
Волны катятся от самого горизонта, чтобы со всей силы ударить о скалы. Шум и ярость. Рокот недовольного заключенного, который все еще бьется о стены тюрьмы, в надежде выбраться на свободу.
Глава 15
Даутцен бродит во тьме.
Она хочет вернуться домой.
Ночь длится целую вечность. Это похоже на смерть. Чернота. Вечный сон, от которого не проснуться.
Здесь нет кошмаров.
И это ужас как плохо.
Здесь пустота. Нечем заняться. Пустыня реальности. Полное отсутствие вещей и слов, которыми можно было бы обозначить что-то еще кроме тьмы.
Даутцен перебирает синонимы.
Мрак. Темень. Мгла.
Все эти слова лишь описания для черного цвета. Они ничего не объясняют. Не передают чувства падения в бездну, которое Даутцен испытывает с тех пор, как покинула дом.
Девушка теперь, словно крыска Джухейна.
Она хочет вернуться в Старое королевство.
Но магии больше нет.
Шаги, которые Даутцен делает во тьме, ведут в никуда. Мир остается прежним. Ничего не меняется.
Рожденная из мечты, силой воображения, она забыла себя. И ничего не нашла. Прежняя личность отброшена, а новая лишь манекен, на который Даутцен набросила кучу разных идей, образов и мыслей. Она любит ездить по городу в вагоне метро, читать книги, играть на бас-гитаре, заниматься сексом, пить холодную колу, носить короткие платья.
Вот и все.
Большего не найти. Лопата здесь не поможет.
Даутцен уже не мечта. Она реальность. Прошлое для нее закрыто. Ничего не изменить. Пустота снаружи и внутри. Она не хочет ничего с этим делать. Рядом с Даутцен нет никого. Она не видит себя в отражении. Во взгляде другого человека.
Она не существует.
Она бродит во мгле.
И это похоже на смерть.
Даутцен пинает мрак ногой и срывается в бездну.
Крыска пищит и хватает девушку за платье на самом краю пустоты.
— Нужно найти одуванчик.
Фамильяр убегает во тьму. Джухейна зовет за собой. Но из бездны нет выхода. Эта ночь будет вечной. Крыска пропадает где-то на краю зрения, превращаясь в белую точку, как единственная звездочка в сумерках дня.
Как глупо это звучит.
И грустно.
Тасмин любила цветы.
Она мыла волосы отваром из трав. Ее одежда пахла ромашками, лавандой, зверобоем, душицей. Словно спишь в заброшенном поле.
— Проснусь ли?
Даутцен порылась в карманах юбки и с удивлением обнаружила там нечто странное. Кто-то подбросил туда горсть цветов. Ярко-желтые одуванчики. Колокольчики солнца. Обычные. Из тех, что растут где попало. На лугах и лесных полянах, склонах гор, в степях, вдоль дорог, в парках, садах.
Вот только здесь они все исчезли.
В городе на берегу океана одуванчики нигде не найти.
В христианстве эти цветы символ горя, но Даутцен язычница. Она видит в желтых цветах силу Солнца и света, верность и счастье.
И еще кое-что.
Девушка опускается на колени и протягивает ладонь с одуванчиками во тьму. Запах талого снега. Мед. Жужжание пчел. Шелест ветра в траве у дороги. И далекий-далекий отзвук грозы.