Татьяна Пельтцер. Главная бабушка Советского Союза

Справедливости ради следует заметить, что были у новой работы и свои преимущества. Во-первых, за нее платили деньги, причем неплохие. Фабрика не бедствовала, и средства в кассе водились. Во-вторых, Татьяна изучила пролетарскую жизнь во всей ее красе. До сих пор она была далека от пролетариата, поэтому с жадным любопытством подмечала все – и словечки, и жесты, и манеры. Это пригодилось ей позже и в театре, и в кино, очень пригодилось. В-третьих, график был удобный – кружок занимался по вечерам, а днем Татьяна была свободна и могла вести хозяйство. Мать к тому времени начала сдавать и сдавала с каждым днем все сильнее и сильнее. Ее мучила одышка, часто появлялась боль в груди, сильно отекали ноги. Врачи говорили: «Ничего страшного, с возрастом сердце у всех начинает шалить» – и выписывали микстуры да порошки, которые не сильно помогали. Все домашние дела – уборка, готовка, стирка и т. д. – легли на Татьянины плечи. Нанять домработницу не было возможности, потому что жили бедно. Брат Саша учился, а того, что зарабатывали Иван Романович с Татьяной, хватало только на жизнь.

В марте 1926 года родители Татьяны расстались. Евгения Сергеевна сказала, что устала терпеть измены мужа. Иван Романович ушел, а следом за ним пришлось уйти и Татьяне. Мать обвинила ее в том, что она, дескать, всегда выгораживала отца и сочувствовала ему, а не матери. Слово за слово – разгорелся большой скандал, последствием которого стало сильное охлаждение отношений между матерью и дочерью. Впредь, вплоть до конца жизни Евгении Сергеевны, скончавшейся в ноябре 1962 года, они в основном общались через Сашу. Небольшое «потепление», возникшее, пока Саша сидел в тюрьме (об этом будет сказано позже), исчезло сразу же после его освобождения. Так и жили – Татьяна заботилась об отце, а Саша о матери.

Иван Романович сильно переживал из-за Татьяниной неустроенности. Двадцать третий год пошел девке, а у нее кругом нелады – и в личной жизни, и вообще…

– Неприкаянная ты моя! – говорил он, гладя Татьяну по голове.

– Окаянная! – отвечала Татьяна, не любившая, чтобы ее жалели.

В кавалерах у нее недостатка не было, но среди множества окружавших ее мужчин не было ни одного, как она сама выражалась, «стоящего», то есть такого, которого она могла бы полюбить. Отцу казалось, что двадцать три года – это очень поздно для замужества, но сама Татьяна считала иначе. Замуж она не то чтобы не торопилась, она вообще как-то не думала о замужестве. Ей хотелось любить и быть любимой, да все как-то не складывалось…

Сложилось 7 ноября 1926 года во время праздничной демонстрации, посвященной девятилетию Октябрьской революции. Татьяна читала с убранного красными транспарантами грузовика отрывки из поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин»:

Пролетарии,
         стройтесь
                  к последней схватке!
Рабы,
   разгибайте
             спины и колени!
Армия пролетариев,
                   встань стройна!
Да здравствует революция,
                    радостная и скорая!
Это —
    единственная
               великая война
из всех,
        какие знала история.

Каждому предприятию полагалось готовить к празднику какие-то номера – декламацию революционных стихов, сцены из революционных пьес, акробатические номера и т. п. Татьяне не хотелось позориться на людях со своими кружковцами, поэтому она сказала, что берет праздничную программу на себя – будет читать стихи. Члены драмкружка не возражали, потому что сами робели выступать перед большой и, что самое главное, чужой толпой на улице. Чужие – не свои, еще неизвестно как встретят. Двум кружковцам дело все же нашлось. Они стояли в кузове грузовика за спиной Татьяны и ритмично размахивали красными знаменами.

Председатель месткома выдал Татьяне согревающего – солдатскую флягу с водкой и горсть карамельных конфет на закуску. День был холодный, дул пронизывающий ветер, и потому Татьяне пару раз пришлось приложиться к фляге. От декламации, ветра и выпитого она разрумянилась и выглядела необычайно привлекательно, этакой революционной валькирией. Красивый молодой мужчина, одетый как богатый нэпман – в дорогое коверкотовое пальто с меховым воротником и при шляпе, начал аплодировать Татьяне и кричать: «Браво! Да здравствует революция!» Их взгляды встретились, а дальше…

А дальше все пошло так, как должно было пойти.

Мужчина в шляпе оказался немецким коммунистом Гансом Тейблером, который учился в Москве в Международной Ленинской школе Коминтерна[57]. Школа готовила нелегалов для работы за рубежом, но поначалу Ганс представился Татьяне философом, изучающим марксизм. О том, кто он есть на самом деле, Татьяна узнала позже, перед свадьбой.

– Это надо же такому случиться, чтобы в центре Москвы на демонстрации немец встретился с немкой! – удивлялся Ганс. – Нет, ты можешь думать что хочешь, но это die Vorsehung, провидение!

– Коммунисты не верят в провидение и судьбу! – поддевала Татьяна.