Татьяна Пельтцер. Главная бабушка Советского Союза

С Гансом она чувствовала себя на удивление легко, несмотря на то, что он был старше ее и держался очень серьезно.

– Солидный человек, – одобрил нового знакомого дочери Иван Романович.

Ганс был удостоен великого доверия – ему, коммунисту, рассказали родословную Пельтцеров со всеми подробностями. Оказалось, что в роду у Ганса тоже изрядно буржуев, но ведь это ничего не значит. Главное – каков сам человек.

– Это тебя, Танюша, Божья рука привела на карандашную фабрику, – говорил Иван Романович. – Если бы ты там не работала, то не декламировала бы на демонстрации и не встретилась бы с Гансом…

Татьяна смеялась. Ей казалось, что отец говорит глупости. Они с Гансом непременно бы встретились, потому что просто не могли не встретиться. Не на демонстрации, так в театре, не в театре, так просто на улице бы столкнулись… Ганс прав. Это – die Vorsehung. Поэтому-то ей раньше никто не нравился. Она, сама того не сознавая, ждала встречи с Гансом.

Ганса интересовало все, что было связано с Татьяной, и чувствовалось, что интерес этот искренний. Узнав, кем она работает, он захотел посмотреть на репетицию драмкружка. Татьяна долго отнекивалась, но Ганс все же настоял на своем. Татьяна ожидала, что в лучшем случае он будет смеяться, а в худшем – скажет, что она занимается чепухой, но вышло наоборот. Увидев репетицию драмкружка, Ганс пришел в восхищение. Сказал, что был счастлив увидеть подлинно народный театр, наговорил Татьяне кучу комплиментов и напросился на очередную премьеру. Татьяна сделала для себя два вывода. Первый – Ганс, кажется, любит ее по-настоящему. Второй – Ганс ничего не смыслит в театральном искусстве. Первый вывод был стократ важнее второго. Любого человека можно научить понимать театр, было бы желание.

Солидный и очень серьезный Ганс в глубине души оказался романтиком. Читал Татьяне по памяти стихи немецких поэтов, говорил комплименты, от которых захватывало дух, и то и дело повторял:

– Я – твой Тристан, а ты – моя Изольда!

– Никакого сходства! – смеялась Татьяна. – У Тристана с Изольдой все закончилось печально, а у нас все будет хорошо!

– Чем закончится, поживем – увидим, – рассудительно отвечал Ганс, – но любовь наша столь же велика, как у Тристана с Изольдой.

«Тристана и Изольду» когда-то давным-давно ставили у Синельникова. Тринадцатилетняя Таня мечтала сыграть Изольду, но мечтам этим суждено было сбыться только много лет спустя…

Мечты сбываются.

Мечты всегда сбываются.

Только порой они сбываются не так, как хочется.

Но с этим уже ничего не поделаешь.

Глава двенадцатая Афины на Шпрее

Но грешники – безгрешны покаяньем,

Вернуть любовь – прощение вернуть.

Но как боюсь я сердце обмануть

Своим туманно-призрачным желаньем…

Игорь Северянин, «Вернуть любовь»

Послушать Ганса, так Берлин – лучший город на свете.

– Берлин! – Произнося это слово, Ганс непременно закатывал глаза и покачивал головой. – О, что это за город! Афины на Шпрее!

Вблизи Афины на Шпрее выглядели совсем не так, как представлялось Татьяне из Москвы. Да – большой город. Да – красивый. Но какой-то, черт его побери, чужой. Несмотря на отсутствие языкового барьера, пятьдесят процентов немецкой крови и мужа-немца, Татьяна чувствовала себя в Берлине чужой. А ведь до приезда сюда она считала, что способна быстро осваиваться в любом месте. В скольких городах ей довелось пожить, и повсюду она быстро привыкала к месту и населявшим его людям. Даже в Нахичевани-на-Дону она не чувствовала себя так, как в Берлине. В Нахичевани театр был гадкий, недружелюбный, злой, а город был вполне себе ничего. Город как город, люди как люди… Возможно, дело в том, что родители и брат были рядом? Где семья – там дом, разве не так? Но в Берлине у нее муж!

Муж, объелся груш… Как-то так.

Перед регистрацией, на которой настоял Ганс, потому что в Германии признавался только оформленный документально брак[58], папаша прочел Татьяне длинную нотацию о семейной жизни. Прежде он ей никогда никаких нотаций не читал, а тут вдруг разобрало. Вообще-то такие нотации девушке должна читать мать, но Евгения Сергеевна не собиралась этого делать. Познакомившись с Гансом, она сказала Татьяне только: «Тебе с ним жить». На свадьбу не пришла, сослалась на нездоровье. Татьяне было немного неловко из-за этого перед Гансом, но тот рассмеялся и сказал, что на свадьбе непременно положено быть невесте, а не ее матери.

Иван Романович говорил дочери о том, что семейная жизнь это не только мед, хрен тоже попадается, что очень важно любить человека таким, каков он есть, потому что изменить его невозможно, можно только разлюбить, о том, что после нескольких месяцев семейной жизни многое начинает выглядеть совсем не таким, каким казалось раньше… Короче говоря, снимай-ка, Танюша, розовые очки, чтобы видеть вещи такими, какими они есть.