Татьяна Тарханова

Может быть, все же столкновения между Лизаветой и Татьяной не имели бы никаких особых последствий, не примешайся к ним обстоятельства, имеющие уже прямое отношение к Игнату. После того как Игнат вернулся из больницы и стал бригадиром ремонтной бригады, Лизавета почувствовала, что он как-то иначе стал относиться к ней. Раньше, бывало, и на огороде поможет, и по дому что-нибудь сделает. А тут весь в работе, все думает о чем-то своем, порой даже не замечает ее. Да это бы куда ни шло. Но как он может быть безразличным к ее трудам, ко всем ее стараниям, чтобы семье жилось лучше и легче? Сколько сил надо потратить, чтобы обиходить землю, вырастить головку цветной капусты. А ему все равно, подашь на стол — ест, не похвалит, словно эта самая цветная капуста в государственном магазине куплена. Конечно, нелегко Игнату на заводе. Весь день надо лазить по этажам. Смотри, ремонтируй. Где ползком, где на четвереньках. Боже упаси недоглядеть. Но все же восемь часов отработал — и домой. А она с рассвета до ночки покоя не знает. То в хлеву, то на огороде, то тащится на базар.

Игнат не замечал переживаний жены, но он очень внимательно следил за ней и больше всего боялся, чтобы не случилось еще какого-нибудь скандала из-за курицы или соседского забора, который затемняет ее землянику. И отводил душу с Татьяной. Пусть знает, о чем он думает. Может, и поймет. Хоть что-нибудь.

Однажды летним вечером, когда Лизавета хозяйничала в кухне, Игнат, сидя с Татьяной на крыльце, завел разговор о том, что если человек не думает о других и живет только для себя, ждет его беда неминуемая. Философские рассуждения Игната не выходили за пределы его личного опыта. Но это был опыт трудной поры первых дней коллективизации, более десяти лет работы на комбинате, он был осмыслен чувствами человека, пережившего изгнание из родной деревни и испытавшего на себе все последствия собственных ошибок. И он был, пожалуй, не менее ценен, чем иные рассуждения философов, черпавших свою жизненную мудрость из книг.

Игнат не заметил, как на крыльце появилась Лизавета. Это произошло в тот момент, когда он снова заговорил о том, что жить одним домом или огородом — значит обеднить самого себя. Лизавета и раньше замечала, что муж проводит все свободное время не с ней, а с Татьяной. Но в общем-то, занятая хозяйством, не вмешивалась в дружбу старого и малого. Сейчас ей пришла в голову догадка, которая никогда раньше не возникала у нее: тархановское тянется к тархановскому. Татьяна отнимает у нее Игната. Такое объяснение было очень удобным. Зачем думать — любит или не любит ее Игнат, доискиваться, почему не по душе ему огород, когда можно все объяснить так просто и убедительно: во всем виновата Татьяна! С того вечера у Лизаветы возникло чувство ревности. Раздражительное, придирчивое и мстительное. Но это совсем не означало, что ревность к приемной дочери вытеснила любовь к ней. Оба эти чувства жили рядом, боролись между собой и, случалось, вместе мучили ее.

Собственно говоря, вначале Лизавета ни в чем не проявляла своей ревности к Татьяне. Какая мать не попрекает свою дочь, слишком приверженную к мальчишеским играм? Какой девчонке не влетало от самой любящей матери за то, что она пришла с улицы вся в грязи и с исцарапанными коленками? И где та мать, что не жалуется отцу на свою неисправимую, непослушную дочь? Татьяна принимала все эти упреки как должное. Но с некоторых пор у матери появилась новая черта. Лизавета стала равнодушной к ней. Равнодушной и настороженной.

Они еще по привычке продолжали звать друг друга мамочкой и дочкой, но за этими привычными словами таилась вражда, как будто каждая ждала нападения другой. И они уже нападали друг на друга — в осторожных словах и недомолвках, в скрытых взглядах и затаенной неприязни. Сколько неприятных черт неожиданно обнаружила Лизавета в Татьяне: горда, думает о себе много, скрытна, хитра, хоть притворяется наивной. Еще больше неприятного для себя находила Татьяна в матери: жадная, только и знает, что свой огород, и глаза колкие.