Татьянин день. В паутине обмана

— Если это ко мне — меня нет, — предупредил брат, листая записную книжку.

— Да ладно, не учи, — отозвался Михаил и почти сразу же Сергей услышал: — Сереж, это к тебе!

Остановить разъяренного Баринова Миша оказался не в состоянии, и тот, ворвавшись, набросился на Сергея с кулаками. Братьям едва удалось с ним справиться, и через некоторое время Олег Эдуардович, выпустив пар, рухнул в кресло, где и сидел, раскачиваясь и обхватив голову руками.

— Не могу я смотреть, как она мучается. Вернись к ней, очень тебя прошу, — пробормотал он, обращаясь к Сергею, — Я не говорю: сию секунду! — поспешно продолжал он, увидев, что Никифоров отрицательно покачал головой. — Но, в принципе, вам же ничто не мешает жить вместе. Перетерпи, такие моменты бывают в каждой семье — и ничего, живут люди… Ведь ты женился на ней, значит, были какие-то чувства… А если и нет… Татьяна так тебя любит, что вам на двоих хватит!

— Нет смысла продолжать разговор, — ответил Никифоров. — Я решил развестись и, честно говоря, не понимаю, почему вы так это восприняли. Я был уверен, что вы будете прыгать до потолка от счастья: вы же меня терпеть не можете.

— Ради Татки я хоть черта с рогами готов терпеть.

— А я не готов, — бросил Сергей.

Баринов вынул бумажник и достал из него детскую фотографию дочери:

— Здесь ей восемь. Это мы в зоопарк ходили, она час, не отрываясь, смотрела на обезьянок… А потом потребовала, чтобы я каждой купил по мороженому…

— Зачем вы мне это рассказываете? — не понял Никифоров, которого воспоминания о детстве жены не могли тронуть ни при каких обстоятельствах.

— А сегодня она могла бы умереть… Что смотришь? — произнес Баринов. — Отравиться хотела… Не может без тебя жить, Такие дела…

— Мне очень жаль, — растерялся Сергей.

— Жаль тебе… — Баринов судорожно сглотнул. — Вот будет у тебя свое дитя — тогда поймешь, что такое по-настоящему жаль… Слушай, да сядь ты, давай поговорим, как нормальные люди. Мне вот действительно жаль, что так вышло с твоим братом. Попал под горячую руку. Ты пойми, когда ребенок страдает — это все, туши свет: глаза кровью наливаются, как у быка, — и тут уж не разбираешь, где свои, где чужие… Если бы можно было все п ерю играть… Ну да что говорить. Я готов компенсировать… лечение, моральный урон, черта лысого, что угодно… Ты погоди, послушай. Я ведь могу твоему Мишке такое будущее обеспечить, о котором он и мечтать не смел. Найду ему хорошее местечко в какой-нибудь клинике по специальности, а годика через два-три свою откроет. Все по высшему разряду. Да хоть такую, как в Швейцарии. Сделаем здесь один в один. Хозяин клиники, в его-то годы, а?

— Замечательно, — зло хмыкнул Сергей. — А над входом — золотой кнут, пересекающий золотой пряник, и надпись, тоже золотом: «Клиника имени Олега Баринова».

— Зачем же так меня недооценивать: кнут и пряник. У меня есть, как минимум, четыреста относительно честных способов решать проблемы. Но в данном случае речь не обо мне, а о Мишином будущем. И о твоем тоже.

— И какое же будущее вы уготовили мне?

— Ты пойми, я сейчас для тебя, как золотая рыбка, проглотившая волшебную палочку: не просто исполняю любое желание, еще и сам предлагаю!

В комнату зашел Миша:

— Извините, я только учебник возьму…

— Ты вовремя, — обратился к брату Сергей. — Нам тут золотые горы обещают, послушай.

— Я предложил Сергею несколько вариантов, — не глядя на Михаила, произнес Баринов, — но это вы потом без меня оберите, а сейчас лучше скажи: как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, вашими молитвами, — не замедлил съязвить Миша.

— Ты прости меня, Миш, бес попутал. Вы, главное, поймите; Таня тут абсолютно ни при чем, она ни сном ни духом… Она, когда узнала… у меня до сих пор руки трясутся… Я ведь по собственной дурости чуть ее не потерял… Она сегодня отравиться пыталась, — пояснил он для Михаила. — Хорошо, Туся случайно к ней зашла… А если бы нет?… Если бы вы знали, какой это ужас… Я ведь не прошу многого, — принялся Баринов давить теперь уже на младшего Никифорова, на липе которого отразилось искреннее сочувствие. — Нужно поставить Таню на ноги, дать ей время прийти в себя, как-то привыкнуть к мысли, что Сережа… ее больше не любит. Она сейчас на грани, ты как психолог должен это понимать. А дальше, — он, полагая, что уже заручился Мишиной поддержкой и обрел союзника, повернулся к Сергею, — не захочешь жить с ней — что ж, вольному воля, насильно мил не будешь…

— Вы понимаете, что заставляете меня вернуться в семью, которой нет и, собственно, никогда не было? — спросил Никифоров, которого крокодиловы слезы тестя ничуть не впечатлили. — Надо признать, взятку предлагаете царскую, но я…

— Ничего ты не понял… Предлагаю то, что могу, в обмен лишь на одно. Да, Танюшку ты не любишь, но ведь она тебе не совсем чужая?

— Не надо из меня монстра какого-то делать, — проговорил Сергей. — Думаете, я не понимаю, каково это — терять любимого человека? Именно потому, что знаю, как это тяжело, я и хочу покончить со всем разом. Так будет легче и для нее, и для меня.

— Значит, нет? — в отчаянии спросил Баринов.

— Нет, — покачал головой Сергей.