— В чужой кошелек никогда не лазила, сам знаешь, — обиженно возразила Туся, — Но я ведь не первый день на земле живу, кое в чем разбираюсь. Вот чувствую я, Янка это затеяла. Хочешь — верь, хочешь — не верь, но я тебе точно говорю…
— А я тебе говорю еще точнее: ей мозгов на это не хватит, да и нервов. Нет, тут кто-то покрупней. И поумней. Атака-то с разных сторон идет. Припыла к нему рыбка, спросила: а что у тебя есть, старче? Давай делиться… Нет, Туся, здесь акулой позубастее, чем моя благоверная, попахивает, — уверенно сказал Олег Эдуардович, и будто в ответ на эти слова телефон у него зазвонил в очередной раз.
— Слушаю, Баринов.
— Это хорошо, что слушаете, — произнес Генка.
Как и в прошлый раз, он звонил с уличного таксофона. Наверное, он повременил бы с тем, чтобы так быстро снова напомнить о себе, но Нина только что всеми силами и, разумеется, безрезультатно пыталась уговорить его вернуть ей злополучную кассету. И Перепелкин решил, что тянуть незачем: деньги лишними не будут, да и дуре Нинке можно запросто нос утереть. Вот как только получит денежки и как следует прибарахлится, она поймет, что такими мужиками, как он, не разбрасываются!
— Ну, вы приготовили… это… насчет чего договаривались? — нагло потребовал он, чувствуя себя хозяином положения.
— Допустим, — сухо проговорил Олег, — Что дальше?
— Только это, — предупредил Генка, — чтоб без обмана. Меня на фу-фу не возьмешь. — С каждой секундой он все больше терял голову в предвкушении быстрых и легких денег.
— Не в моих интересах, — бросил Баринов, — Где и когда?
— Люблю деловой подход, — оценил Перепелкин, — Тянуть не будем. Завтра, в парке Горького. Пивняк там есть — «Бездонная кружка», — начал он подробно объяснять, где произойдет историческая встреча.
А Гале Рыбкиной не давал покоя разговор с Вадимом, и она отправилась домой к Тане, чтобы поговорить насчет обыска в горинском кабинете и возможных последствий этого события.
— Ну, в общем, — женщины пили чай на кухне, и Галя, как могла, спокойно излагала Тане сложившуюся ситуацию, — Вадик тебя подозревал сначала, но я сказала, что ты не стала бы ее брать. А ты не знаешь, кто мог такое сделать?
— Точно не я. Мне это ни к чему, — сказала Таня. — Я Горину мстить не собираюсь. Что было, то было. Да он, в общем-то, и неплохой человек, не злой, не жадный, людям часто помогает. Но про эту кассету, к сожалению, знала не я одна. — И Разбежкина страшно пожалела, что когда-то у нее хватило ума кое-чем поделиться с Ниной.
Ох, Нинка, во что же ты вляпалась?…
Утром Таня вызвала Перепелкину к себе в кабинет:
— Нина, мне с тобой поговорить надо, зайди, пожалуйста.
— Еще как надо, — влетая к ней, произнесла Нина, — Я тебе сейчас тоже кое-что расскажу.
— Ты чего такая взъерошенная? — удивилась Таня, и Перепелкина тут же принялась приглаживать волосы.
— Это, Тань, от ужаса. — Она старалась говорить весело, но ее голос заметно дрожал, вполне соответствуя не тону, а содержанию сказанного.
— Я не про прическу, — заметила Таня.
— Я тоже. Тань, я же… это… я в милицию ходила насчет той аварии, — выпалила она, — В общем, Баринов — редкая сволочь! На нем… на нем клейма ставить негде!
— Ну, допустим, Америку ты не открыла, — начала Таня.
— Нет, Тань, я хотела сказать, что он еще хуже, чем мы думали, чем даже ты думала. Я тебе про него такое расскажу… Я хочу вывести его на чистую воду, он у нас еще попрыгает! — задыхаясь от праведного гнева и жажды немедленной мести, заявила мужественная Перепелкина.
— Нин, успокойся, — ответила Таня, недовольно глядя на нее, — Ты слишком-то много на себя не бери. А то надорвешься — мне будет очень жалко.
— Не надорвусь, — с вызовом бросила Нина, обиженная реакцией Тани на свои слова: она тут из кожи вон лезет ради благородного дела восстановления попранной справедливости, а подруга не желает ничего понимать! — На что поспорим?
— Нин, в этом деле есть некоторые вещи, которые ты просто не можешь понять, — Разбежкина постаралась говорить более мягко и спокойно. — Ты многого не знаешь и можешь таких дров наломать, что представить страшно. Теперь из-за этой кассеты у Горина наверняка будут неприятности, да и нам всем, кстати, тоже мало радости. Все-таки, Нин, вот так, запросто, ставить на кон и мою жизнь, и Надюшкину… Я бы сто раз подумала, прежде чем отрезать, — У Тани не получилось вести этот тяжелый разговор в исключительно доброжелательном тоне — стоило ей самой подумать о том, что благодаря бурной Нининой деятельности под ударом может оказаться Надя, как ее затрясло, — Знаешь, что обычно бывает с шантажистами? Не в кино, а в жизни?! Я не знаю, чем ты думала, когда делала копию с этой кассеты!
— Вообще-то, в первую очередь я думала о тебе, — вставила Нина мрачно.
— Спасибо, конечно, за заботу, только знаешь что? Ты в следующий раз, если такое еще случится, меньше напрягайся, я тебе за это очень благодарна буду! — отрезала Таня, — Все, у меня работы много. Иди, благодетельница!