Таврида: земной Элизий

Из Симферополя Пушкин отправился к Перекопу, древним воротам Крыма. Теперь он ехал, по-видимому, один (иначе непонятно выражение Баранова «отправил Пушкина»), уже без привилегий, которыми пользовался, едучи с генералом Раевским, ехал почтовым трактом на перекладных.

Можно представить себе, что душевное состояние Пушкина, отправившегося к месту своей ссылки, к службе, которая не предвещала ничего хорошего, было не таково, чтобы наслаждаться видами.

Между тем, места, по которым шла дорога, были как-то замечены Пушкиным. Муравьёв, отзывался об этих местах, как о «плоской, низкой равнине», заявляя, что на пространстве 130 верст до Перекопа «не видно было других селений по дороге, кроме станций». По обыкновению Муравьёв неточен: станции Сарабуз, Айбар и Дюрмень были и в 1820 году не только станциями, но и селениями, где жили татары-ногайцы, хотя небольшие селения эти не были похожи на огромные стойбища, как в ханские времена. Татарские деревни с тропами, идущими к большой дороге, составляют густую паутину на карте Мухина. Их сотни. Сразу за Симферополем начиналась эта россыпь ногайских стойбищ, которые теперь были превращены в скотоводческие селения, большие и малые (некоторые о две-три сакли): Бахчиели, Кият-Сарай, Кият-Актачи, Карыкият, Сарабуз, Картымышик, Менлерчик, Айбар, Каракоджа, Токулчак, Дюрмень, Джалишай, Юшуй, Гузла, Армянский базар (в трех верстах от Перекопа). Но глинобитные сакли этих деревень были так приземисты, так бесцветны и лишены каких-либо признаков зелени, что сливались с горбами лежащих верблюдов, стогами сена или кучами кизяка.

По серо-желтому пространству солончаковой степи перед глазами едущего то и дело возникали стада верблюдов и верблюды, впряженные в арбы. Эти «корабли пустыни» создавали иллюзию больших пространств, делали степь величественной. Хотя ехали обычным по всей России почтовым трактом на перекладных лошадях, с обычными остановками через каждые 35–40 верст, всё это пока было непохоже на российскую действительность: и возницы, и станционные смотрители, и встречные. Скрипели арбы, из которых выглядывали чалмы, чадры и фески, слышались понукания верблюдов и волов, и лошадей: «чу», «айда» и т. п. Остановки и ночлег также не были похожи на российские, и еще меньше на гостеприимство южнобережных горцев, для которых путники были желанными и выгодными гостями. Здесь было другое: почтовая служба. К ней ногайцы относились со скрытым недоброжелательством. Сумароков пишет, что в Треаблане, где у него был ночлег, в темноте «с добрые полчаса расхаживал по селению, с добрые полчаса потом стоял у дверей отведенной квартиры», пока возвратился к ней.

Пушкин ехал по установленному почтой порядку, и первой остановкой с отдыхом для него было именно это селение Треаблан. Ночлег был в Дюрмени, а следующий отдых в Перекопе. Так же как Сумароков, он попадал на станциях в руки не слишком заботливого он-баши, в общество татар, раскуривающих свои трубки у круглых столов, на которые ставили и еду.

Утром следующего дня (по выезде из Симферополя) Пушкин увидел «сиваш», знаменитые соляные озера, к которым тянулись с разных сторон арбы. Озера с их светлой голубизной и белохрустальными заберегами показались вправо от дороги за селением Юшун. У маленькой деревушки Гузла, по обыкновению, лежали горы соли. Перед Пушкиным мелькнули одно за другим три соляных озера: Тарканское, Красное и Старое. Незадолго до Перекопа возник маленький городишко Армянский базар, место соляного и обменного торга. Муравьёв пишет: «В трех верстах от Перекопа, я проехал чрез Армянский базар, селение, в котором жиды, греки, армяне и немного русских торгуют всякою всячиною, наипаче же овчинками, или, как называют их, крымскими смушками. Это местечко, хотя не может равняться с малороссийскими, однако же несравненно более похоже на город, нежели и самый Перекоп»[201].

Перекоп, древняя крепость Тафре, которую татары именовали Ор-Капи, – ворота в Крым. Пройдя их, путешественник расставался с полуостровом. Это ощущение порога, переступив который, оказываешься уже на большой земле, несомненно, явилось и у Пушкина. Перекопские ворота как порог Тавриды предвиделись еще тогда, когда Пушкин сидел в Тамани и видел вдали берег полуострова.

Пушкин, прибыл в Перекоп днем и, судя по обычному расписанию этого почтового пути, должен был ждать, пока сменят лошадей. В Перекопе обычно обедали.

Казармы, марширующие солдаты, казак, стоящий на страже у какого-то склада, и мирные домики слободы, «на большой дороге лежащей», где жили «соляные приставы» и «торгующие мещане», составляли мирную действительность этой когда-то грозной для России крепости. Муравьёв пишет: «Татарская Ор-Капи стоит по ту сторону рва, от слободы на восток, в близком расстоянии от каменных ворот»[202]. Вряд ли Пушкин, увидав издали древний вал и ворота, проникся теми же чувствами, какие обуревали Муравьёва, который сразу сделал экскурсию в сторону и углубился в древнюю и недавнюю историю. Почти наверное можно сказать, что Пушкин не отлучался от станции: