Таврида: земной Элизий

Совершив дневной намаз, турки двинулись на приступ. Тогда раздался первый залп крепостных орудий. Кинбурнские пушки были обращены к западу, к турецкой эскадре. С кораблей отвечали. Им вторили орудия из ложементов. Быстрота, с которой небольшие отряды наскакивали на турецкие авангарды, создавала впечатление огромной лавины войск.

Именно в тот момент, как началось дело и заговорили пушки, «Десна» вышла наперерез неприятельскому флоту, направилась к тем турецким кораблям, которые стояли близ крепостных стен, и атаковала их. Мичман Ломбард сделал как раз то, что нужно и важно было Суворову в этот момент для контратаки. «Десна» не только оказалась необходимой и отвлекла семнадцать судов от атакуемой крепости, но бесстрашием своим одна против многих вызвала у неприятеля страх, поколебала его уверенность. В стремительной быстроте и был гений Кинбурнского сражения.

«Вторая линия вступила в бой сквозь первую линию… – вспоминал впоследствии Суворов. – Уже мы осадили половину ложементов – и ослабли. Пальба с обеих сторон была смешана с холодным оружием. Я велел ударить двум легкоконным эскадронам; турки бросились на саблях, оные сломили и нас всех опрокинули, отобрали от нас свои ложементы назад. Я остался в передних рядах. Лошадь моя уведена; я начал уставать, два варвара на своих лошадях – прямо на меня. Сколоты казаками, ни единого человека при себе не имел; мушкатёр Шлиссельбургского полку Новиков возле меня теряет свою голову, я ему вскричал; он пропорол турчину штыком, его товарища застрелил, бросился один на 30 человек. Все побежали, и наши исправились, вступили и пали в бой. Мы побежали на них и одержали несколько ложементов. С их флота они стреляли на нас из 500 пушек бомбами, ядрами и каркасами, а особливо картечами пробивали наши крылья насквозь, полувыстрелом я получил картечу в бок, потерял дух и был от смерти на полногтя. Прострелена моя рука. Я истекал кровью. Есаул Кутейников мне перевязал рану шарфом своим с шеи; я омыл на месте руку в Черном море… Спасибо! Мне лучше, так погоним же всех раненых турок в море, да и прочих туда же».

Турки начали расстраивать ряды и отступать, теснясь к берегу. Вкруг Суворова вырастали груды убитых и раненых. То пеший, то конный, он появлялся всюду в минуты большой опасности. Ослабевших он делал героями, превращал отступление в победу и создавал видимость громадной армии там, где был всего лишь маленький отряд. Глядя на этого худенького человека, который оставался в строю, несмотря на три раны, и командовал безошибочно, несмотря на частые глубокие обмороки, солдаты не смели падать духом.

После третьей атаки с десантом было покончено.

Наступила ночь, безлунная и холодная. Она позволила нескольким сотням турок, уцелевшим после сражения, сползти к морю и укрыться в его волнах, за бревенчатой эстакадой. Турки ждали лодок. Но лодки не могли подойти к берегу, потому что крепостная артиллерия била по кораблям Эски-Гассана.

На корабле «Святой Павел»

Наш флотик заслужил чести и устоял против эдакой силы…

М.И. Войнович – Ф.Ф. Ушакову

В тихой Корабельной бухте находились сердце и мозг нового порта, потому что там была стоянка «Святого Павла», корабля Ушакова. Вокруг «Святого Павла» кипела работа. Здесь килевали суда, мастерили шлюпки, одним словом, здесь были верфь, адмиралтейство и морские классы, хотя никто их здесь не учреждал. Как-то само собой получалось, что всё необходимое для эскадры и порта делалось у «Святого Павла» под присмотром капитана 1-го ранга Федора Федоровича Ушакова.

Хотя вице-адмирал граф Войнович и призван был к усовершенствованиям порта и эскадры, он не был особенно озабочен жизнью севастопольцев. Ни жизнью, ни смертью. При осмотре города в 1787 году Потёмкин остался весьма недоволен бараком, где лежали больные матросы. Об этом темном, холодном бараке ходило много злорадных разговоров среди иностранцев, столь чувствительных к чужим неполадкам. Барак был рассадником заразы и угнетающе действовал на здоровых матросов. Капитан Ушаков, будучи еще в Херсоне, одолел чуму, распространявшуюся среди моряков. Он спешно начал возводить близ своей Корабельной большую, обращенную к солнцу, годную на триста коек больницу. Адмирал не вмешивался в это, как и во многие другие дела Ушакова.

Адмирал Войнович, командующий Севастопольским флотом и портом, был особой важной, не для всех доступной, занятой делами государственными и светскими. Адмиралтейство в его красивом доме у Графской пристани и портовая контора не были теми местами, куда мог заглянуть любой матрос или боцман. Флагманский корабль «Слава Екатерины», переименованный потом в «Преображение», был очень торжественным и парадным кораблем, он казался созданным для красивых маневров и великолепных встреч.

Другое дело – «Святой Павел». Это был корабль, на котором каждый штурман, каждый мастеровой, матрос мог что-нибудь позаимствовать, чему-нибудь поучиться.