Те, кого любят боги, умирают молодыми

– Извини, сын. Но ты так часто выводишь меня из себя.

– Прости, мама.

– И что это за герои? Это всё язычество. Настоящее геройство и подвижничество – в смирении. Ладно, дети мои, я пошла спать, и вы тоже не засиживайтесь.

Так все мои попытки поумничать с детства оборачивались для меня намёками на мою глупость, причём ото всех. И они были правы. Я и сам замечал, что стоило мне попытаться говорить на серьёзные темы, как я начинал нести полную чушь. Я не был умён.

С территории нашего сада мне выходить не рекомендовалось. Гадес объяснял это тем, что, пока я недостаточно окреп, мне противопоказаны лишние внешние раздражители, которые могут вызвать рецидив болезни. По той же причине телевизор и радио всегда были выключены, а мобильный у меня отобрали. Но я и не хотел никуда ходить и узнавать новости. У соседей всегда было тихо, я ни разу не видел никого из них и не слышал.

Вечерами я любил подолгу сидеть под берёзой у стола и слушать шёпот в её ветвях. Гадес с Матушкой не одобряли эти мои посиделки, считая их вредным времяпровождением.

Мне снились кошмары, и я просыпался от своего крика, но никогда не мог запомнить, что мне пригрезилось. Тогда прибегала Наташа, садилась рядом в темноте и успокаивала меня, держа за руку. В одну из черных дождливых ночей, когда я уже погрузился в сон, убаюканный треском капель по крыше, и, как обычно, закричал, она пришла и осталась со мной. Она стянула с себя что-то невидимое, и просто легла под моё одеяло, и прижалась всем телом. Я вдруг понял, как соскучился по женскому телу, страстно обнял её и принялся целовать. Я не помнил, чтобы у меня раньше были женщины, но, судя по тому, как разворачивались события, опыт имелся. Меня не смущало, что Матушка наверняка слышит наши вздохи и стоны и не может уснуть. Наверно, эти часы она посвятила молитве. Встала в старом выцветшем пеньюаре в блекло-синих цветочках под иконой у лампады и молилась. Или взяла лист бумаги, зажгла свечу и, присев на краешек кровати, записывала на коленках свои грехи, которые могла вспомнить. А потом сожгла листок в пламени свечи, и пепел её грехов витал по комнате вместе с комарами и вылетал в окно под дождь, где его прибивало к земле.

Когда силы мои иссякли, я резко ощутил глубокую тоску. Наташа прижималась ко мне и обнимала, но казалась чужой, я не чувствовал к ней ничего, кроме желания, чтобы она ушла. Но она осталась и до утра проспала на моем исхудалом плече, а я не мог сомкнуть глаз, изнывая от вселенской пустоты и одиночества. Странно, думал я, я же люблю её, она моя невеста, Матушка уже дала нам своё благословение, и, можно сказать, перед Богом мы почти муж и жена… Я понял, что любовь – это ещё и усилие воли и нужно побороть свою слабость и непонятные чувства. Я погладил Наташу по голове, но моя рука была холодной и непослушной.

Утром, умывшись и почистив зубы, я вышел к общему чаепитию на веранду. К моему удивлению, там сидел Гадес. Видимо, он приехал рано утром.

– Так, так, так, – строго сказал он, – приветствую молодожёнов!

Я смутился и остановился в нерешительности.

– Садись, садись, Мирослав. Когда свадьба?

– Яков Семёнович, – вздохнула Матушка, – всё неправильно у современной молодёжи. Сначала повенчаться надо. Я уже договорилась с батюшкой на следующую неделю.

Для меня это была новость. Я сел и отхлебнул горячего кофе. Вот, подумал я, и начинается семейная жизнь. Дети пойдут, работа, а дома красивая любящая жена. Мне стало уютно и спокойно от этих мыслей. И быт не заест, с благосостоянием моей матери всё у нас будет, но работать всё-таки надо – как мне Гадес объяснял, чтобы быть полноправным членом общества и просто чтобы не скучать.

За столом он рассуждал о том, что у современной молодёжи скоро всё будет в порядке, потому что он этим занимается вплотную. Перевоспитание, сказал он, идёт полным ходом, центры психического здоровья АИДы загружены максимально, особенно упорных больных отлавливают и лечат насильно, ну а в совсем тяжёлых случаях изолируют.

– Ну а теперь за дело, – отставив чашку, сказал он. – Не пожалею времени, займусь лично. Поможешь, Мирослав?

– Конечно, Яков Семёнович! – с любопытством и готовностью ответил я.

Мы вышли в сад. Гадес достал из своей машины бензопилу и подошёл к берёзе.

– Давно пора убрать это старое дерево. Тень на весь сад, да и сук может упасть на голову, а?