Те, кого любят боги, умирают молодыми

Как хорошо, думал я, обсуждать вечером за ужином с женой дела, строить планы, делиться своими проблемами… Внезапно всплыла слышанная от кого-то мысль, даже как будто прозвучал в голове чужой голос: “Если ты живёшь с людьми, Мирик, тебе придётся выслушивать то, что они говорят. А я ещё никогда ни от кого ничего, кроме чепухи, не слышал…”

Ну уж нет, подумал я, всё остальное как раз чепуха, а вот это нормальная жизнь, осмысленное существование. Всё равно я не умею летать, как чайка, не знаю, как шуметь прибоем на диком скалистом берегу, не могу сливаться с ветром и шептать в вершинах бескрайнего леса или растворяться в тучах, чтобы потом ливнем обрушиваться на землю, заметать следы и смывать пепел грехов, раскатываться громом над серым городом и бить молнией куда попало. Всё это я не умею, так что надо довольствоваться тем, что есть, справляться с этим хорошо и радоваться.

Ко мне подошла Наташа и поцеловала в щеку:

– Малыш, почему такие грустные сидим?

Я улыбнулся, как мог, игриво схватил её за бедра и усадил к себе на колени.

– У-тю-тю, киска, – неожиданно для самого себя сказал я, – пойдём-ка в кроватку? – и укусил её за ухо, состроив проказливую гримасу.

– Ну уж нет, – рассмеялась она, – дел много. Ночи дождаться не можем? Да и знаешь, я хотела тебе сказать…

Она вдруг посерьёзнела и заглянула мне в глаза.

– Я беременна. Только не говори своей матери!

Я понял, что случилось очень важное и радостное событие. Я почти стал отцом.

Она ушла, а я остался за столом на веранде, подперев голову рукой, чтобы она не казалась такой тяжёлой от путаных и невнятных мыслей. Странно мне было то, что всякий раз, когда рядом оказывалась моя жена, я начинал вести себя как дурак, даже в очень серьёзных ситуациях. Ей это нравилось, а мне становилось немного неловко перед самим собой, но иначе я не умел. А если иногда мне всё-таки удавалось говорить с ней серьёзно и разумно, то она смотрела на меня с недоумением и укоризной.

– Ты меня любишь? – могла вдруг спросить она в такой момент, и я тут же начинал кривляться, жеманничать, хихикать, целовать её, ласкать и признаваться в любви, но опять же как-то шутливо.

Только наедине с собой я бывал предельно серьёзен. Никому не показывая своих чувств, я тихо радовался покою и размеренности моего нынешнего существования. Моё будущее казалось ясным и определённым, а прошлого не было, и я не хотел и боялся думать о нем.

Я был благодарен Матушке за её доброту, терпение и заботу, Наташе – за её любовь и прекрасные человеческие качества. Теперь, когда я наконец обрёл покой и счастье, прошлое – и даже моя болезнь – казалось мне очень далёким, туманным и нереальным, а Гадес, этот удивительный человек, представлялся мифическим персонажем, как, скажем, единорог или Тесей. Ночные кошмары перестали мучить меня, я больше не видел снов или просто не помнил их, спал крепко и спокойно. Апатия отступила, и я наконец ощутил в себе энергию, стремление к будущему, желание жить и что-то делать.

Те, кого любят боги, умирают молодыми

Приближалось время нашего с Наташей отъезда. На следующий день мы должны были улетать. Мои женщины уехали в Москву по каким-то делам, и я остался один. Как обычно, я сидел на веранде и при погашенном свете любовался звёздами и оранжевой полной луной, думая, что хорошо бы иметь подзорную трубу или мощный бинокль, чтобы видеть её в деталях. Где-то в зарослях стрекотали кузнечики или кто-то другой, похожий на них, у реки протяжно квакали лягушки, иногда – когда на них наступал человек – крича человеческим голосом, неведомые птицы в черных ветвях через равные промежутки времени ухали, свистели и пиликали. Я полной грудью вдыхал ароматы ночи и даже немножко грустил, что покину – возможно, навсегда – это место.

– Мирослав! – позвал тихий голос где-то совсем рядом. – Мирослав!

Я чуть не вскрикнул, увидев за окном незнакомое лицо. Это была девушка, очень худая, с огромными испуганными глазами и растрёпанными грязными волосами.

– Ты кто? – привстав и отступив, громко спросил я.

– Тише, тише, Мирослав, а то они поймают меня! Я еле сумела выбраться!

– Мы знакомы? Я, знаете ли, многого не помню…

– Тише! Мирослав, Никита в беде, – девушка шептала еле слышно, со страхом оглядываясь на тёмный сад и прижимаясь к окну. – Ты должен что-нибудь сделать!

Эта одичавшая сумасшедшая явно была мне незнакома, и я не понимал, о чём она говорит, но меня она, судя по всему, знала. У неё было такое потерянное и страдающее выражение лица, что я невольно испытал жалость.

– О чём ты, бедняжка? Как зовут тебя?

– Что с тобой, Мирослав? – она протянула руку, чтобы коснуться моей щеки, и я резко отстранился.

– Ты не узнаешь меня? Я Маша.

– Какая Маша?

Где-то хрустнула ветка. Маша бросила мне что-то на стол, шепнув: “Игорь просил передать”, и исчезла в саду.