Те, кого мы прощаем

– Кричать, когда будет больно?

– Нет, дуреха, сейчас.

– А… зачем?

Он, кажется, начал терять терпение. Но голоса не поднял, все так же прошептал:

– Слушай. Я не обязан тебя мучить, но ты должна кричать. Владычица велела, чтобы ты кричала. Ясно?

Да, стало чуть яснее.

– Это как в сказке? Она злая и любит детские слезы? Нужно кричать и плакать?

– Да нет же, просто закричи!

– А как?

Он замахнулся кулаком. Крошка взвизгнула.

– Хорошо, но давай дольше.

– Иииииии! – завопила Джи.

– Можешь не так пискляво? Уши вянут.

– Аааааааа!

– Ага, теперь прокричи какое-то слово.

– Какое?

– Ну, хоть: «не надо».

– Хоооть не наааадооо!

– Дура!

– Ааааааа! Не надоооо! Больнооо! Аааааааа!

– Угу, – шепнул мужик. – Так подойдет. Передохни чуток, потом давай снова.

Во время передышки она прислушалась, что творилось у дяди Инжи. Услышать было легко: в отличие от фартучного мужика, Инжи говорил в полный голос.

– Прекратите это, ваше величество! Она ж не виновата! Отпустите, дитя же!..

В ответ раздались холодные слова злюки:

– Я тоже была деткой – по крайней мере, вы меня так звали.

– Да, провинился, я ж не спорю. Но Кроху не мучьте! Чем она заслужила?!

– Сударь, вместе со мною тоже страдала невинная девушка. Я слушала ее крики. Послушайте и вы, разделите мои чувства.

– Сейчас давай, – шепнул мужик Крошке.

Она завопила. В камере Инжи что-то произошло: раздались быстрые шаги, звук удара, звук падения, стон.

Мужик усмехнулся:

– Давай чуть тише, а то он там убьется об лейтенанта.

– Это Инжи упал?!

– Ну, не лейтенант же.

– Дядя Инжи! – Кроха кинулась к двери, но задохнулась, когда мужик поймал ее за шею.

– Так не договаривались. Не беги, а тут сиди. И вопи, будто я тебя пытаю. Ага?..

Мужик отпустил Кроху, она покричала, сколько было дыхания. Умолкла, прислушалась к той камере.

Говорила злюка:

– Вы оказали мне последнюю милость: попросили шейландцев поговорить со мной, чтобы было не так страшно. Вот и я пришла с вами поговорить. Не желаете ли?

– Отпустите Крошку, будьте же…

– Вы звали меня Мирой и деткой. Зовите теперь так же. Меня постоянно предают люди, говорящие: «Ваше величество». Хочу вспомнить, каково быть преданной тем, кто говорит: Мира.

– Святые Праматери! Детка, какою же ты стала…

– Я стала? Возможно, меня сделали такой?.. Эй, что за тишина! Почему не слышу криков!

Мужик кивнул Крохе, она завопила, но не слишком громко – не хотелось кормить бездушную злюку.

В перерыве услышала:

– Так вот, сударь, я желала побеседовать с вами. Знаю одну любопытную тему: прощение. Хороший человек советовал мне научиться прощать. Я потренируюсь на вас, Инжи. Не стану лгать: это сложная задача. Помогите мне, будьте так добры.

– Как помочь?

– Вы учили меня справляться с похмельем, бороться со скукой, очаровывать мужчин, убивать людей… Теперь научите прощать. Скажите что-нибудь такое, что поможет мне простить вас.

– Ваше величество, ну…

– Мира.

– Мира, пойми… Я ж не хотел тебе зла. Я просто служил, мне приказали – я сделал. Сама же помнишь: я к тебе со всей душою. Но приказ есть приказ, не отвертишься…

– Скучно, – ответила она. – Эй, палач, мне скучно!

Мужик в фартуке кивнул Крохе. Вместо крика она шепотом спросила:

– Ты – палач?

– Ага. Вопи давай!

Она коротко визгнула и вернулась к вопросам:

– Ты казнишь людей?

– Пытаю, казню.

– Часто?

– Раз в полгода, а то и реже. Здесь тихо, это ж не Фаунтерра.

– А как казнишь? Топором?

Он пожал плечами:

– Как суд решит. Топором, петлей, колесом… Кричи еще.

– Ааааа!..

Она что-то пропустила – когда утихла, снова говорила злюка:

– Не пытайтесь разжалобить, сударь. Не люблю жалких людей, да и вам не к лицу.

– Детка, я ж не о жалости, а о жизни. Мы не выбираем, как жить, какими быть. Сама сказала: нас такими делают. Кругом жестокость, равнодушие, жадность, подлость – вот и мы становимся…

– Что за словечко – «мы»? Вы видали меня подлой, равнодушной, жадной?

– Видел жестокой. Сейчас вижу. Пытаешь ребенка.

– Не волнуйтесь, Инжи: скоро займемся и вами. Скажите, наконец: как мне вас простить? Вы верите, что можно быть подлецом, что жестокий приказ или жестокая жизнь оправдывают злодеяния. Выйдя отсюда, вернетесь на ту же дорожку.

– Клянусь, что…

Палач кивнул Крохе, она покричала.

– Простите, не расслышала, – буркнула злюка.

– Я больше не…

Палач снова кивнул, крик оборвал слова Инжи.

– Снова не уловила, шумно здесь.

– Я изменился, стал другим!

Палач кивнул, Кроха шепнула:

– Подожди, дай послушать!

– Велено кричать.

– Тебе же тоже любопытно. Ну хоть минутку!

Он смирился и навострил уши.

Злюка говорила:

– Сударь, скажите еще, что изменились благодаря мне. Соврите что-нибудь о том, как горько раскаялись, как извелись упреками совести, все осознали, все переосмыслили. Молили богов дать вам второй шанс – и тут явилась Крошка Джи. Почти как я, только мельче и трогательней. Не это ли доказательство вашей перемены?

– Верь или нет, но так все и было. Чем хочешь поклянусь…

– Клянитесь, чем хотите. Я не поверю. Вы были хитрецом, им и остались. Кроха для вас – щит или маскировочный плащ. Кстати, палач, почему не слышу криков?!