Те, кого мы прощаем

– Ваше величество, я сделал это не для награды, а ради чести. Моя рота покрыла себя позором, потеряв Предметы. Надеюсь, что хоть в малой степени я заслужил прощение.

Бэкфилд, однако не принадлежал к злосчастной роте. Он сказал:

– Ваше величество, прежде чем перейти к вопросу награды, я хочу сообщить вам еще кое-что. Думаю, вам любопытны будут имена свидетелей: девчушка Крошка Джи и усач Инжи Прайс.

– По прозвищу Парочка?..

– Так точно!

Вот что значит: измениться в лице. Вся кровь отлила от щек Минервы, лицо стало белым, а глаза будто вмерзли в лед.

– Благодарю, майор, это очень ценное знание. Приведите Парочку сюда.

– Ваше величество, – вмешался Уитмор, – Ворон Короны и я поклялись не выдавать Инжи Прайса.

Бэкфилд пожал плечами:

– Ну, а я не клялся, так что…

– Ваше величество, на его попечении девчонка-кроха. Пропадет без него.

– Не пропадет, – возразил Бэкфилд. – Сиротке все пути открыты: хоть в церковь, хоть в бордель. Ваше величество, Парочка оставлен под охраной в привокзальной гостинице. Пошлите людей, пусть приведут.

Спустя час свидетелей ввели в кабинет и швырнули на колени пред Минервой.

Майору интересно было знать, что она скажет. Но владычица молчала и смотрела. Усач что-то забормотал, зачастил, посыпал горохом… Минерва приложила палец к губам, и он затих. Снова повисла тишина.

Она смотрела еще, наверное, минут пять. Даже Бэкфилда слегка пробрало.

Потом сказала:

– Да… Вниз его.

Парочку уволокли. Девчонка разрыдалась.

Уитмор вздохнул и взял ее за плечо:

– Прости, кроха. Скверно вышло… Тебе теперь некуда податься, так что идем со мной. Пристрою тебя, пока решу, как быть.

Минерва качнула головой:

– Нет, капитан, я ее не отпускала. Она дорога Инжи, пусть останется. Вниз ее, в соседнюю камеру.

Уитмор, вроде, хотел поспорить, но не стал. Кивнул людям, чтоб увели мелкую, и сам ушел. А Бэкфилд сказал:

– Ваше величество, позвольте вернуться к вопросу награды. Я не имею большей мечты, чем служить вам верою и правдой в чине полковника. Но воплощению препятствует лорд-канцлер, а точней, его на меня странная обида. Я прошу, ваше величество: окажите содействие нашему примирению!

– Вряд ли Ориджин простит вас, майор. Вы убили нескольких дорогих ему вассалов, в том числе – любимого кузена. На его месте, я бы не простила.

– Ваше величество – девушка, мы же – мужчины. Война для мужчины – понятное дело. Вопросы прощения тут неуместны. Когда война – бьешь врага всеми способами, но когда она кончилась – время пожать руки и выпить чашу вина.

– Тогда зачем вам мое содействие? Ступайте к Ориджину и протяните ему руку. Он ведь мужчина, он поймет…

– Я так и сделаю, ваше величество. Но сперва, будьте добры, сообщите ему, что я ему больше никоим образом не враг и хочу прийти с миром, и обо всем поговорить спокойно. Скажите, что я оказал вам большую услугу, и ваше величество ценит меня.

– То есть, взять с герцога слово, что он не убьет вас?

– Просто напомните ему, ваше величество: война кончилась, и будет очень бесчестно с его стороны – убивать ваших верных слуг.

– Хорошо, майор, – кивнула владычица.

Это и вправду было хорошо. Она даже не представляла, насколько хорошо, ведь главный подарок Бэкфилд припас не для нее, а именно для Ориджина. Теперь майору открыта дорога назад в столицу, ко двору, в гвардию! Одной лишь ниточки недостает, чтобы пришить к мундиру полковничьи знаки!

…Любопытное дело: все это время Птичник что-то там бормотал. Бэкфилд жевал, пил и крутил в уме, как здорово все получилось, а Птичник все щелкал клювом, не заботясь о том, слышит ли майор хоть слово. Сполна насладившись своими мыслями, Бэкфилд вспомнил о Птичнике.

– Теперь, приятель, пора взяться за дело.

– Как, вы пришли по делу? Какое разочарование! Я-то думал, между нами приятная дружеская встреча…

– Конечно, дружок. И чтобы стало еще приятнее, ответь: случилось то, чего я ждал?

– Сполна случилось! В январе пришло два письма, еще одно – в феврале.

– Ты ответил, как я велел?

– Уж конечно! Я не подвожу друзей!

– Запечатал гербом?

– Ясное дело. Не первый день на свете живу.

– Письма у тебя?

– Где ж еще им быть.

– Давай сюда.

Птичник откашлялся:

– Господин майор… я не хочу показаться меркантильным или алчным… Спрашиваю из чистой справедливости: не полагается ли мне награда?

Бэкфилд взял его за грудки:

– Приятель, ты мне должен. Не забыл?

– Нет, господин майор.

– Крепко помнишь?

– Да, господин майор. Но, простите… письма-то ценные… очень ценные. Я ими, пожалуй, искупил-то свой долг, да с лихвой. Вот эту лихву – не вернете ли?

Бэкфилд прижал Птичника к стене и втолковал доходчиво:

– Пойми меня, гаденыш. Письма ценные, но они – не твои. Их прислали потому, что я сделал кое-что. Я знал, что они придут, и сказал тебе, что ответить. Ты только написал вместо меня. Понимаешь, что к чему? Ты всего лишь выполнил мой приказ. И следующий выполнишь, и следующий, и еще один – пока долг не будет погашен.

– А… когда он будет погашен?

Бэкфилд отнял письма и сунул в карман.

– Когда я так решу.