Кому-то эти записи могли показаться бредом, но не мне. Захотелось перечесть их внимательнее, однако не пришлось. Помешал Джекил. Впрочем, повод у него был уважительный.
– Серж, я поймал радиограмму дальней связи.
– Да ну? Читай.
– «Транспортный звездолет ГЕРМЕС. Даю реверс маршевому двигателю. Полет Кроносу прекращаю. Если на Гравитоне кто-то есть, отзовитесь. Арвид Свенссон».
– Очень приятно.
– А мне – не очень.
– Какие затруднения?
– Хочу чем-нибудь заняться.
– Да? Как далеко от нас капитан Свенссон со своим «Гермесом»?
– Шесть световых лет. Нашу радиограмму получит через восемь геолет.
Сюда может прилететь не раньше, чем через девятнадцать.
– Ну, нет. Столько ждать невозможно. Скука.
– Ближе «Гермеса» никого сейчас нет.
– Что ж, будем выбираться своим ходом. Готовь корабль.
– К чему?
– К полету.
– У нас нет аннигиляционного топлива.
– Топливо будет.
– С Гравитона?
– Да.
– А разрешение?
– Разрешение потерпевшим кораблекрушение?
– О! Рифма. И все-таки?
– Давно ты стал законопослушным?
– А как только совесть проснулась. За горючее платить не придется?
– Беспокоишься о моем финансовом положении?
– Чисто по-дружески, – заверил софус.
– Оч. приятно. Разрешение есть, – я похлопал по журналу. – Приступай.
– А вы?
– Пойду верну Мод на «Туарег». Толку от здешней медицины никакого.
– М-да, – сказал Джекил. – Неорганическим существом быть удобнее.
Мод все еще оставалась без сознания. Ее физическое состояние опасений не внушало, а вот с результатами энцефалоскопии не мог разобраться ни я, ни кибердоктор Гравитона, состояние которого как раз и вызывало опаску. А коли так, оставаться на станции было незачем. Все корабли, направленные в систему Кроноса, несомненно последуют примеру «Гермеса», то есть лягут на обратный курс и пойдут к Земле.
Я погрузил кокон с Мод на тележку. С помощью единственного нормального робота-модильянца вернул ее в медицинский отсек «Туарега». После этого поднялся в рубку, чтобы проверить, чем занимается преданный софус.
Послушный мальчик Джекил занимался перегрузкой топлива. На обзорном экране мерцал сгусток антипротонов, плывущий из энергохранилища Гравитона.
Осторожно манипулируя магнитными полями, софус подтягивал горючее к борту «Туарега». Стоит ему ошибиться, и в радиусе добрых пяти километров останутся одни гамма-кванты.
– Справишься? – спросил я.
Джекил презрительно хрюкнул динамиком.
Погрузка – процесс неспешный. Время еще оставалось. Я решил последний разок пройтись по станции. Трудно сказать, что потянуло в разворошенное гнездо, но потянуло. Вторично за эту историю.
Вернув журнал Сумитомо на его штатное место – в ящик командного пульта, я спустился к ярусу жилых палуб. Все здесь свидетельствовало о поспешном бегстве, было брошено и оставлено там, где находилось к моменту стыковки с «Модильяни».
Впрочем, нет, не все.
На доске объявлений все еще висела записочка: «Ингрид, жду у «Туарега». Кто такая Ингрид, кто ее ждал у «Туарега», не знали даже старожилы. Записка висела еще до того, когда я впервые появился на станции. Свидетельство минувших судеб, символ неистребимых чувств.
– Серж, еще одно сообщение.
– Давай.
– «Лайнер БЛЭК СВОН. Торможение закончил. Ускоряюсь курсом СОЛНЦЕ. Ванда Петрачек. КОНЕЦ СООБЩЕНИЯ».
– Вот видишь. Даже Ванда повернула.
– Да, большой переполох получился. Есть из-за чего?
– А как же. Быть может, приключения еще не закончились.
– Не надоело?
– Приключения – это то, без чего скучно и с чем грустно.
Джекил озадаченно замолчал.
– Нет, не улавливаю, – через некоторое время признался он.
– Какие твои годы, дружок, – сказал я, припомнив Круклиса.
И отправился в его каюту. Потом меня сильно потянуло в реакторный зал.
Я хотел увидеть спицы. Ну, и поклониться им, что ли. Но увидел нечто большее.
У реактора топталась квадратная фигура в колышущемся балахоне с радужными переливами. Призрак лениво повернулся. Кроме костюма ничего ужасного в нем не наблюдалось – обыкновенный Круклис.
– А, вьюнош. Привет.
– Привет, – тупо сказал я.
– Как поживаешь?
– Да ничего. И что ты здесь делаешь?
– Кшиштоф, бедняга, тоже интересовался. Да не трясись ты, кровь сосать не буду. Чего трясешься?
– А того трясусь, что если помер, то нечего людям голову морочить.
– А вот и нет. Дело-то личное. Хочу – морочу, хочу – пророчу. Да ты ведь и сам на два года немножко помер.
Я оглядел его переливчатую фигуру и возмутился:
– Но не до такого безобразия!
Круклис вздохнул.
– Умерен, батюшка. Всегда отличался осмотрительностью. Вот и помер частично, хе-хе.
– Очень смешно. Черт, это и в самом деле ты?
– Ну, допустим. Давай сначала только допустим, так легче адаптироваться неокрепшим мозгам.
– Тогда рад тебя видеть, старая перечница.
– Так ведь и я тоже.
– Не ожидал. Это ты с голодухи.
– А кстати, Серж, в память о нашей старой и настороженной дружбе. Сбегай за бутылочкой, а? Помянем. По-вашему, по-славянски. Видишь ли, роботы тут посвихнулись, а я – как-никак старшой. Теперь даже – очень. Сгоняешь?
– С-сейчас.