Те, кто уходит и те, кто остается

Я не успела ответить, в дверь позвонили. Сестра, легко, будто ее несло ветром, побежала открывать. «Как я рада вас видеть, – воскликнула она. – Проходите, мама, располагайтесь». Затем она вошла в комнату, таща за руку будущую свекровь, Мануэлу Солару, нарядную, с искусственным цветком в ярко-рыжих крашеных волосах, с прозрачными больными глазами в окружении больших синяков. Она показалась мне еще более тощей, чем в момент последней нашей встречи, – кожа да кости. За ней показался Микеле Солара – хорошо одетый, гладко выбритый, с обычной своей холодной силой во взгляде и спокойных жестах. Мгновение спустя в комнату вошел человек, которого я узнала с трудом. Все его тело казалось огромным: высокий, длинные толстые ноги, необъятные плечи, грудь и живот, казалось выточенные из какого-то тяжелого и очень плотного материала, массивная голова с широким лбом, длинные темные волосы, зачесанные назад, блестящая, отдающая в антрацитовую черноту, борода. Это был Марчелло – я догадалась по Элизе, которая смотрела на него как на бога и в знак уважения и благодарности тянулась к нему губами, будто это было ее подношение. Он наклонился, легко коснулся ее губ своими, пока отец поднимался с дивана, таща за собой смущенного Пьетро, а мать, хромая, ковыляла с кухни. Я поняла, что появление синьоры Солары считали событием исключительным, чем-то, чем стоит гордиться. Элиза в восторге шепнула мне: «Сегодня моей свекрови исполняется шестьдесят». – «Ах», – произнесла я, поразившись тем временем тому, что Марчелло, едва вошел в комнату, сразу же обратился непосредственно к моему мужу, будто они были знакомы. Он улыбнулся ему своей белоснежной улыбкой: «Все в порядке, профессор?» Что в порядке? Пьетро тоже неуверенно улыбнулся в ответ, а потом посмотрел в мою сторону, печально качнул головой, как бы говоря тем самым: «Что смог, сделал». Я хотела, чтобы он объяснил мне, что происходит, но Марчелло уже вел к нему знакомиться Мануэлу: «Иди сюда, мама, это профессор, муж Ленуччи, присаживайся здесь, рядом с ним». Пьетро слегка поклонился, я тоже почувствовала, что обязана поздороваться с синьорой Соларой. «Какая ты красавица, Лену, красавица, как сестра, – сказала она, а затем спросила с некоторой тревогой: – Кажется, тут жарковато, не находишь?» Я не ответила: Деде расхныкалась и звала меня. Джильола – единственная из присутствующих, кто демонстративно не уделял никакого внимания Мануэле, – грубо заорала на диалекте на своих сыновей, ударивших мою дочь. Я заметила, что Микеле молча изучает меня, не сказав даже «привет». Я сама громко поздоровалась с ним и пошла успокаивать Деде и Эльзу, которая, увидев, что сестре больно, тоже разревелась. «Я так рад видеть вас у себя, – сказал мне Марчелло. – Поверь, для меня это большая честь!» Потом он повернулся к Элизе, будто говорить непосредственно со мной было выше его сил: «Расскажи сестре, как я рад ее видеть, а то я так взволнован!» Я пробормотала что-то, чтобы успокоить его, но в этот момент вновь раздался звонок в дверь.

Микеле пошел открывать и вернулся очень довольный. За ним шел пожилой человек, нес чемоданы, мои чемоданы, которые мы оставили в гостинице. Марчелло указал ему на меня, он подошел и поставил багаж передо мной, будто это был волшебный фокус для моего развлечения. «Нет, – воскликнула я, – только этого не хватало!» Но Элиза обняла меня, поцеловала: «У нас полно места, вам не надо останавливаться в гостинице: в квартире столько комнат, две ванные». – «К тому же, – подчеркнул Марчелло, – я спросил разрешения у твоего мужа, я бы никогда не осмелился без спросу взять инициативу в свои руки. Профессор, пожалуйста, поговорите с женой, скажите ей что-нибудь в мое оправдание». Гневно размахивая руками, но в то же время улыбаясь, я сказала: «Ну надо же, какое недоразумение! Спасибо, Марче, ты очень любезен, только мы, к сожалению, не можем принять приглашение». Я попыталась отправить багаж назад в гостиницу, но в то же время мне надо было успокаивать Деде: «Ну, дай-ка посмотреть. Тебя что, мальчики ударили? Да нет, ничего нет, видишь? Дай поцелую – и все пройдет. Беги поиграй, и Эльзу возьми с собой». Я позвала Пьетро, уже попавшегося в сети Мануэлы Солары: «Пьетро, подойди, пожалуйста, что ты там такого наговорил Марчелло? Мы не можем спать тут». Я заметила, что от нервов стала говорить с диалектными интонациями, что некоторые слова выходили по-неаполитански, на языке квартала, двора, шоссе, туннеля, языке, который я впитывала вместе с квартальным поведением, реакцией на события, образами, которые во Флоренции казались выцветшими картинками, а здесь снова обретали скелет, обрастали мясом.