Театр для взрослых

Семен Семеныч (плохо соображая). О чем ты говоришь?

Иван Матвеич. Говорю о том, что не стоит хлопотать из одного только

жалованья. Слушай внимательно!

Семен Семеныч (упавшим голосом). Я слушаю тебя, Иван Матвеич. Слушаю.

Иван Матвеич. Ты сидишь? Сидишь, я тебя спрашиваю?

Семен Семеныч. Нет, стою.

Иван Матвеич (повелительно). Садись на что-нибудь, ну хоть на пол,

только пододвинься поближе и слушай внимательно все, что я буду тебе

говорить. Сел?

Семен Семеныч. Нет еще.

Берет стул и в сердцах, устанавливая его в

непосредственной близости от ящика, стукает им об пол.

Иван Матвеич. Что ты там стучишь?

Семен Семеныч. Ничего я не стучу. Просто стул взял.

Иван Матвеич. Теперь ты сидишь?

Семен Семеныч. Теперь сижу.

Иван Матвеич. Хорошо меня слышишь?

Семен Семеныч (со злобой). Хорошо. Можешь не кричать, я не глухой.

Иван Матвеич. Итак, слушай меня внимательно.

Семен Семеныч. Да говори же наконец, мучитель мой!

Иван Матвеич. Не сердись. Дело со мной принимает самый удивительный

поворот. Публики сегодня приходило целая бездна. К вечеру не хватило места.

В восемь часов, то есть ранее обыкновенного, хозяин нашел даже нужным

запереть магазин и прекратить представление, чтобы сосчитать привлеченные

деньги, то бишь выручку. Он теперь за вход полный целковый берет.

Семен Семеныч. Обнаглел баварец! Он мне заявил, когда сюда, к тебе,

впускал! - Публикум будет рубль платиль, а ви один четвертак, ви добры друк

вашего добры друк, а я люблю добры друк!.. - И взял с меня четвертак.

Иван Матвеич. Мог бы с тебя и не брать, раз он через меня такой доход

теперь имеет. Да не в этом, брат, дело!

Семен Семеныч. А в чем?

Иван Матвеич. Предполагаю, что завтра здесь соберется целая ярмарка.

Таким образом, надо думать, что все образованнейшие люди столицы, дамы

высшего света, иноземные посланники, юристы и прочие здесь перебывают за

самый короткий срок. Мало того: станут наезжать из многосторонних провинций

нашей обширной и любопытной империи.

Семен Семеныч. Тебе-то, друг мой, какой толк от этих наездов и

посещений?

Иван Матвеич. А в том толк, что я отныне у всех на виду, и хоть

спрятанный, но первенствую! А раз так, я у всех буду пробуждать нездоровый

интерес. Проявляя ко мне этот интерес, который будет по мере распространения

обо мне самых разнообразных слухов расти, люди будут интересоваться не

только моим физическим состоянием во чреве крокодила, но и моими суждениями

на всякие темы, моими мыслями.

Семен Семеныч. Дальше-то что?

Иван Матвеич. Наученный опытом, представляю из себя пример величия и

смирения перед судьбой. Стану поучать праздную толпу. Буду, так сказать, кафедрой, с которой начну поучать человечество! Даже одни-единственные

сведения, которые могу сообщить об обитаемом мною чудовище, - драгоценны. И

потому не только не ропщу на давешний случай, но твердо надеюсь на

блистательнейшую из карьер. Несомненно, изобрету что-нибудь оригинальное, чего доселе не мог за недосугом по службе и в пошлых развлечениях света. Но

к делу. Как жена? Как моя "милая нелепость"?

Семен Семеныч (кривя душой). Скорбит и плачет. Ночь не спала - капли

принимала, пасьянсом утешалась. Вздыхает по тебе бедняжка.

Иван Матвеич. Имею на нее особые виды. Если я буду знаменит здесь, то я

хочу, чтобы она была знаменита там.

Семен Семеныч (в полном смятении). Что ты имеешь в виду, Иван Матвеич?

Ты, в твоем безвыходном положении?!

Иван Матвеич. Вот оно-то как раз и открывает передо мной все горизонты.

Семен Семеныч. О каких горизонтах ты говоришь?

Иван Матвеич. Ученые, поэты, государственные мужи после беседы со мной

в этом крокодильнике будут посещать по вечерам салоны Елены Ивановны, моей

законной супруги. С будущей недели у нее обязательно должны начаться приемы.

А так как прием должен ограничиваться одним чаем и двумя нанятыми лакеями, то тут и разговору быть не может. И здесь и там будут говорить обо мне.

Давно, ох как давно жаждал я случая, чтобы все заговорили обо мне, но не мог

достигнуть этого, скованный малым значением в обществе и недостаточным

чином. Теперь же все это достигнуто каким-нибудь самым обыкновенным глотком

крокодила.

Семен Семеныч. Вот, оказывается, о чем ты мечтаешь?

Иван Матвеич. Это уже не мечта, а реальность, друг мой! Каждое слово

мое будет выслушиваться, каждое изречение обдумываться, передаваться из уст

в уста, переводиться на многие языки и печататься! Уж я задам себя знать!

Поймут наконец, каким способностям дали исчезнуть в недрах крокодила. Ты

меня слушаешь?

Семен Семеныч. Слушаю, слушаю...

Иван Матвеич. Да, чтоб не забыть, пусть Елена Ивановна завтра же на

всякий случай купит в лавке энциклопедический словарь, чтоб уметь говорить в

обществе обо всех предметах. И пусть почитает его хотя бы на ночь. Передашь

ей мое указание?

Семен Семеныч. Передам.

Иван Матвеич. Что же ты мне ничего не скажешь по поводу моих прожектов?

Семен Семеныч (осторожно). Друг мой, надеешься ли ты на долговечность?