Театр души

Другой аспект этого — опасность саморазрушения, которую аналитики часто интерпретируют как бессознательное желание наказать себя. Хотя это измерение может быть частью внутренней драмы субъекта, оно склонно функционировать, скорее, в качестве вторичной выгоды, чем причины пристрастия, потому что Я, которое направляет действие, должно в какое-то время чувствовать потребность быть наказанным за то, что осмелилось обладать, в такой наркотической форме, желанной матерью-грудью. Индивид, так сказать, отсоединяет объект, который бессознательно представляет собой грудь (в воображаемой форме «крадет» грудь у матери), и теперь может пользоваться им безнаказанно, исключительно для своих нужд. В эту примитивную оральную фантазию, однако, включена наказующая отцовская фигура (часто искомая во внешнем мире в виде закона, врача или возможности детоксикации), которая бессознательно используется так, чтобы не дать жадному ребенку бесконечно поглощать тело матери. В той мере, в которой объект пристрастия выполняет функцию подлинного переходного объекта (то есть объекта, созданного младенцем в качестве промежуточного между внутренней и внешней матерью), его вполне можно рассматривать как патологичный переходный объект. В то время как истинные переходные объекты представляют собой успокаивающее волшебство и власть материнского присутствия в процессе интрое-цирования, наркотические объекты не создают стойких изменений в психической структуре, и поэтому их приходится непрестанно искать во внешнем мире как символическую замену матери периода младенчества. (И в связи с этим их лучше бы называть временными, чем переходными объектами.)

Привычные пьесы не нуждаются в описании; их повторяющиеся сюжеты хорошо известны каждому. В первом акте привычную субстанцию ищут, как хорошую «мать» или «грудь». После поглощения она становится плохой, преследующей «матерью» (или частичным объектом); в этом и состоит второй акт. То, что можно назвать третьим актом (описанным выше как обмен с наказующей репрезентацией отца), состоит из обещаний самому себе (или некому важному внешнему или воображаемому внутреннему объекту) никогда больше этого не делать. Все мы иногда бежим от душевной боли, вызванной житейскими разочарованиями и раздражением, отыскивая немедленного забвения в обжорстве, выпивке, курении, сне и т.п. Однако у определенных людей эти несложные решения предназначаются для всех мыслимых житейских трудностей.

Когда в качестве наркотической субстанции используются другие люди, иногда они выполняют функцию транквилизатора, а иногда — вместилища для всего того, что индивиду, предающемуся наркотическим отношениям, кажется слишком обременительным в качестве части собственного психического театра. Постановка таких сценариев, очевидно, требует сотрудничества Я других людей. Эти другие люди часто не осознают, что играют роли проективно изгнанных аспектов данных анализируемых или каких-то других жителей их внутреннего мира. А сами наркоманы, подсевшие на отношения, тоже не осознают факта, что их слова и действия «гальванизируют» в других роли, отвергнутые ими самими. Часто на эти роли назначаются именно самые близкие и дорогие, обычно, надо признать, из-за того, что их собственные психические конфликты делают их подходящими носителями идентификаций, о которых идет речь. Преуспевшие в этом «искусстве» вряд ли понимают, что это они пишут сценарий, и часто горько жалуются на то, как ведут себя с ними другие люди. Белоснежка, с которой мы еще познакомимся в этой главе, была твердо убеждена, что ее муж — единственный автор их домашних трагедий. И все-таки эти люди постоянно подыскивают подходящих актеров для исполнения ролей персонажей из их собственного внутреннего мира.

Другие актеры тоже готовы выскочить на сцену и сыграть напряженные отношения и бессознательные роли, для которых у них пока нет слов, как у знаменитых «Шести персонажей в поисках автора» Луиджи Пиранделло. Иногда случается, что эти податливые актеры, попав в анализ, обнаруживают свою склонность впутываться в чужие сценарии и понимают, что искушение сделать это имеет характер внутреннего принуждения. Жеста или слова другого человека бывает для них достаточно, чтобы понять, какую следует подать ответную реплику. Требуется сила и смелость более взрослой их стороны, чтобы остановить нетерпеливого, тревожного или сердитого ребенка, рвущегося к участию в драме, как только предоставляется такая возможность. Домашние сцены такого рода, вечные у определенных пар, заставляют задуматься, не выбрали ли партнеры друг друга из-за того, что неизменно включают друг у друга сценарии, в которых бессознательное напряжение стремится к разрядке в виде скандала, предрешенных «несчастных случаев» и т.п. В эту категорию попадает и пациентка, которую я назвала Белоснежка.