Театр китового уса

Выйдя из кабинета в Дубовый зал, Флосси останавливается у рояля. Разговоры Моди о солдатах и танцах вызывают у нее ощущение, будто она предает Ганса. Она знает, что человек, обладающий практичностью Моди, сказал бы ей, что она ему ничего не должна, но это кажется очень бездушным взглядом на вещи. Разве не было у них ряда обменов? Сэндвичи, которые она делала ему из собственного пайка. Цветок душистого горошка, который он ей подарил и который она высушила меж страниц своего дневника. Как они касались друг друга. Это было не много, но это было все, что они могли дать.

Она не видит, как это можно отбросить, и не в меньшей мере потому, что все не окончено. Оно не может окончиться, потому что не может начаться, и потому это что-то, что всегда может быть. Что-то возможное, но недоступное. Флосси думает о Дороти в деревянном домике, унесенной торнадо в волшебную страну, а затем вернувшейся домой в Канзас – знающей, что Оз всегда будет существовать, даже когда ее там нет. Никогда не отброшенной окончательно.

(Так же, как желтая косынка Флосси всегда останется сложенной в заднем кармане трудолюбивого немецкого военнопленного, когда он будет расчищать места бомбардировок в Саутгемптоне, и крошить сахарную свеклу в Хэмпшире, и лежать без сна в продуваемом лагере для военнопленных, пытаясь сочинять письма на языке, которого не знает, которые никогда не отошлет. Виснушки, напишет он. Пуккало.)

В последнюю неделю сентября палатку военнопленных на землях Чилкомба снимают, а лагерь разбирают со скоростью бродячего цирка. Остается только бледная заплатка притоптанной травы, как ведьмино кольцо. Флосси смотрит на него, повторяя слова Моди о том, что Гансу несдобровать, если кто-то узнает. Она не хотела бы, чтобы кто-то плохо думал о нем.

Флосси состоит из перемешанных чувств; она много дней избегала и лагеря, и конюшен. Она даже не планирует смотреть, как будут увозить немцев, но, когда слышит, как заводятся у дома военные автомобили, вдруг обнаруживает себя бегущей по лужайке им навстречу. Она видит, как отъезжает в офицерском автомобиле сержант Баллок, оставляя позади выхлоп черуток, затем замечает сидящего в кузове грузовика Ганса. Он так рад увидеть ее, что выкрикивает ее имя и приподнимается помахать, ударяясь головой о низкую крышку с таким грохотом, что остальные мужчины смеются и тянутся поддержать его.

Флосси добегает до грузовика как раз, когда он начинает отъезжать.

– Прости, что не пришла попрощаться раньше, – перекрикивает она рев мотора.

Он качает головой и улыбается.

– Ничего. Ты будешь кормить кота?

– Буду, обещаю, – говорит она и вдруг оказывается в облаке выхлопных газов, поскольку грузовик начинает отъезжать. – Удачи, Ганс. Я не знаю, что бы я делала без тебя.

Он снова улыбается. Он еще стоит, удерживаемый подпорками из мужчин. Поднимает одну руку, упирается ладонью в потолок кузова, чтобы вернуть равновесие, затем кладет вторую на сердце.

– Да, – говорит Флосси, кивая. Она кладет одну ладонь на собственное сердце.

Грузовик набирает скорость, а Ганс ласково машет ей, будто они встречаются, а не прощаются.

– Прощай! – кричит Флосси и машет, пока грузовик не пропадает из вида. Тогда не остается ничего другого, кроме как вернуться в дом, где мистер Брюэр ждет у передней двери. Она идет к нему, говоря:

– Если я кажусь эмоциональной, то это оттого, что никогда не умела прощаться. Ни с кем.

Мистер Брюэр ничего не говорит, только предлагает ей сигарету, которую она принимает, а он поджигает.

– Не могли бы вы, пожалуйста, поговорить со мной о чем-нибудь? – говорит она, шмыгая носом. – Неважно о чем. Мне просто нужно что-то, чтобы продолжать двигаться.

Мистер Брюэр открывает рот, чтобы что-то сказать, когда Флосси добавляет:

– Моди говорит, с глаз долой, из сердца вон.

– Похоже на Моди, – говорит мистер Брюэр.

– Не думаю, что смогу выкурить эту сигарету, – говорит Флосси, чувствуя, как корчится лицо. – Я даже не курю.

– Давайте мне, мисс Флосси, – спокойно говорит мистер Брюэр, забирая сигарету у нее из руки и доставая из кармана носовой платок. Они стоят вместе какое-то время, пока она прижимает платок к лицу. Затем он предлагает спуститься на кухню за чашкой чая.

* * *

После двух чашек чая и трех печений для пищеварения Флосси чувствует себя менее жалкой. Тото свернулся калачиком у нее на коленях, и ее утешает его мягкая, мурчащая теплота. Мистер Брюэр занят на кухне незаметными делами, поэтому у нее есть время прийти в себя. Через какое-то время она чувствует себя достаточно хорошо, чтобы поговорить с ним, и они легко беседуют о Земледельческой армии и где Флосси будет жить в Дорчестере. Затем мистер Брюэр садится за стол к ней лицом и говорит:

– Вообще-то я кое-что хотел с вами обсудить, мисс Флосси.

– Да?

– Появилась возможность. Паб в деревне выставлен на продажу. Отец Бетти. Он продает его.

– О, да, – говорит она.

– Я всегда думал о покупке недвижимости, которой смогу заняться на старости лет. Когда мой сын вернется с флота, было бы неплохо ему работать в пабе со своим стариком. Они готовы продать нам его за неплохую цену.