Театр китового уса

– Забираю заказ для полковника Дрейка. Билл добывает ему нужные для Рождества продукты. Кажется, это фазан, какое-то вино и так далее. Колесо пробило, вот я и опоздал. Где Билл может прятать такие вещи? Готов поспорить, на вкус будет получше этого черствого хлеба.

– Я не знаю, где Билл хранит товары.

– Все ты знаешь, Кристабель Сигрейв. Ты знаешь, где хранится в этом доме все. Полковник Дрейк будет не против, если мы отведаем немного его еды. Давай, можем закатить – как это называется? Полночный пир.

Они смотрят друг на друга. Он с широкой улыбкой обгрызает кусок хлеба. Он насквозь промок, небрит, форма растрепана: воротник шинели поднят с одной стороны, рубашка расстегнута у горла, ботинки слабо зашнурованы. За ухом у него спрятана влажная сигарета, а на шее повязан полосатый вязаный шарф неожиданных цветов: желтый, розовый, зеленый.

– Знаю, – признает она. – В винном подвале.

Он исчезает. Кристабель слышит резкий мяв кота, разбуженного и затем успокоенного бормотанием Леона по-русски. Снова он появляется с пирогом со свининой и бутылкой вина.

– У тебя на чердаке есть камин?

– Да, но…

– Давай, давай. Здесь мы замерзнем до смерти. Пошли наверх. Как в детстве, да?

Она качает головой, но берет жестяные кружки, засовывает пару яблок в карманы халата и идет следом за ним вверх по лестнице.

– Ты оставляешь везде грязные следы.

– Тебе на это плевать.

– А вдруг нет.

– Плевать. Что на тебе надето, Кристабель?

– Это халат моего деда. Вполне пригодный. Ты сам этот шарф связал?

– Мне его отдала милая старушка в кафе.

– Она приняла тебя за настоящего солдата?

– Она решила, что я очарователен. Почему тут так темно? У вас что, нет электричества?

– Есть изредка. Как ты понял, что на чердаке я?

– Билл сказал мне, что Флосси на свиноферме или что-то в этом духе.

– Она вступила в Земледельческую армию.

– А Дигби нету. Так что это могла быть только ты.

– И зачем кидать камни? Мог бы постучать в дверь.

– Так романтичнее. Как Ромео.

– И вовсе это на Ромео не похоже. Он не кидался гравием.

– Не помню, – говорит Леон, когда они подходят к чердаку. Руки у него заняты, и он открывает дверь ногой. Он вглядывается в тенистый чердачный коридор, поднимает глаза на покатый потолок и заявляет: – Крыша стала ниже.

– Это ты высокий, – отвечает Кристабель. Это так. Он стал высоким, с широкими, как у пловца, плечами, но по-прежнему с намеком на подростковую худощавость. В детстве он почти всегда ходил с голой грудью, со спущенными на бедра выгоревшими шортами, украденной сигаретой и подозрительным прищуром. Длинноволосый парень из сточной канавы. Искусный ловкач. Она вдруг ясно видит юного Леона, как он вглядывался в дерево на Сил-Хэд, когда перекинул веревку через высокую ветку, чтобы сделать качели, которые летали над океаном. Как теперь изучает потолок чердака, он так же посмотрел на дерево, дернул за веревку и передал ей для инаугурационного полета.

Кристабель проходит мимо него в спальню и зажигает масляную лампу. Зайдя следом, Леон сваливает свою ношу на постель Флосси, поверх одежды Кристабель. Он снимает шинель и шарф, затем садится на кровать, чтобы стащить ботинки, кидая взгляд на полусобранный пазл на прикроватном столике.

– Это Флосси, – говорит Кристабель. – Ненавижу пазлы.

– Я помню. Ты обрезала кусочки ножницами, чтобы они подходили друг к другу. – Обнажив многажды заштопанные носки, Леон бросает Кристабель пачку «Лаки страйк». Она садится на собственную кровать, берет сигарету и смотрит, как он открывает бутылку вина вызывающим зависть карманным ножом с полезными насадками. Передавая ему кружки, чтобы он мог налить в них вина, она замечает его сбитые костяшки и новый шрам на запястье.

Он дает ей кружку, затем встает, чтобы поворошить кочергой в камине, пока снова не занимается огонь. Покончив с этим, он стаскивает плед на пол в качестве коврика для пикника и устраивается перед камином резать пирог. В его жестах точность человека, привычного к устройству лагеря.

Он замечает картонный театр на полу и подтягивает к себе.

– Ты все еще играешь с ним?

– Я не играю с ним. Я использую его в качестве модели для планирования постановок.

Леон осторожно достает бумажный фон – белые облака на голубом небе – из театра и смотрит на него.

– Твой театр еще стоит?

– Конечно, – говорит она. – Хотя сейчас в нем овощи, а не зрители.

Он улыбается, устанавливает фон на место.

– Я рад, что он все еще там. Я чуть не помер, перетаскивая те кости с пляжа.

– Он работает, но мог бы быть лучше.

– Каким образом?

Она сползает с кровати и садится рядом с ним на плед, подтаскивает к себе картонный театр.

– Все зрители на одном уровне. – Она изображает зрителей двумя яблоками. – Если окажешься за кем-то в большой шляпе, линия обзора будет совершенно ограничена.

– Подними их, – говорит он.

– Как?

– Как римский амфитеатр. Подними зрителей, чтобы им лучше было видно. – Он стаскивает с кровати подушку, кладет ее перед картонным театром и водружает поверх яблоко. – В Ниме есть амфитеатр. Мы ходили туда на бой быков.

– Я не знала, что во Франции проводят бои быков.