Театр китового уса

– Ты сможешь продать ее, если понадобится, – сказала Джоан, передавая ее обратно. – Кроме того, зеркало может пригодиться проверить, кто у тебя за спиной.

Они несколько дней в ожидании томились в Лондоне, прежде чем переехать в Бедфордшир. Кристабель проводила время за изучением мишленовских карт Франции и запоминанием деталей ее контактов. Однажды Джоан взяла ее на обед в многолюдный Лионс-корнер-хаус на Оксфорд-стрит, и, когда они выходили, Кристабель увидела выходящую из модного универмага через дорогу Филиппу Фенвик под руку с бравым офицером ВВС. Филли, совершенно блестящая в красном летнем платье и с шарфом в горошек на голове, увлеченно разговаривала.

Кристабель едва не подняла руку и не окликнула ее. Она могла представить реакцию Филли: «Дорогая! Как удивительно встретить тебя! Ты так благородно выглядишь в форме!» – но сдержалась. Сейчас ей нельзя было привлекать внимание. Она отступила обратно к дверям и проследила, как исчезает яркая фигурка Филли, как вниз по улице несется эхо ее смеха.

Кто-то из команды «Галифакса», диспетчер, ответственный за то, чтобы агенты в нужное время выбрались из самолета, приближается к Джоан и Кристабель и показывает им большой палец.

– Прыжок состоится? – спрашивает Джоан.

– Небо определенно расчищается, – отвечает он.

– Отличные новости, Жильберта, – говорит Джоан, старательно называющая подопечную только кодовым именем, даже здесь.

Джоан крепит пачки французских банкнот на тело Кристабель и помогает ей надеть кобуру и пистолет, прежде чем упаковать ее в камуфляжный комбинезон. В многочисленных карманах спрятаны нож Кристабель, фонарик, компас, тонкий шелковый шарф, на котором напечатана карта ее округа, и лопатка, чтобы закопать парашют. Затем Джоан передает ей маленькую коробочку с двумя таблетками цианида для самоубийства.

– Ты должна раскусить их, прежде чем проглатывать, – говорит Джоан.

Кристабель гадает, откуда они это знают.

– Я не хочу их брать, – говорит она.

– Полезно иметь и такую опцию, – коротко отвечает Джоан.

Кристабель прячет таблетки в один из карманов, затем садится на стул, чтобы Джоан могла перевязать ей лодыжки для защиты. Глядя вниз на бинты, она думает о портянках, которые носили солдаты на прошлой войне, об обвязанных ногах выпрямившихся во весь рост мужчин со скрещенными руками для фотографий у своих бараков. Затем она ковыляет к дверям амбара глотнуть свежего воздуха, чувствуя себя набитой, как плохо упакованная посылка.

Все еще идет дождь. Пока Кристабель курит, подъезжает лимузин с занавешенными окнами, и высокая фигура в форме выходит и направляется к амбару, прежде чем резко остановиться и повернуться к ней.

– Мои глаза сломались, или мы знакомы?

– Мы вовсе не знакомы. Что ты тут забыл, Леон?

– Какой удивительный сюрприз, – говорит он, оглядывая ее с головы до ног. – Меня послали сюда забрать кое-кого. Его возвращают с того места, куда ты, похоже направляешься, n’est-ce pas?[50]

– Никуда я не направляюсь, если только не кончится дождь, – говорит она, предлагая ему свои новые «Голуаз».

– Руки у тебя не дрожат, – с одобрением говорит он. – Мне нравится этот наряд.

– В этом наряде ужасно жарко, – отвечает она, прикуривая его сигарету.

– Возможно, будет лучше…

– Не сейчас, Леон, – говорит она, но все равно улыбается.

– Скажешь мне спасибо в аэроплане, – говорит он. – Знаешь, что я узнал на этой неделе? Испанцы называют парашюты белой розой смерти. Почти романтично, нет?

– Почти.

– Минутку. – Он идет к машине и возвращается с плоской фляжкой, которую передает ей. – Мы должны поднять тост за твою миссию.

Она осторожно отпивает, морщится.

Леон кидает взгляд на часы на запястье.

– Мой гость скоро прибудет.

Кристабель думает о таблетках в своем кармане.

– Леон, на всякий случай…

Он поднимает руку, прерывая ее.

– В России мы не говорим между первым и вторым глотками.

– Ты никогда не был в России, – отвечает она, но с дрожью отпивает снова, прежде чем вернуть ему фляжку. – Леон, я могу не вернуться, ты понимаешь?

– Как многие, – говорит он, заглядывая в амбар и приветственно помахивая кому-то. Затем он поворачивается к ней. – Ты справишься со всем, Кристабель Сигрейв. У тебя сильное сердце.

– Я это говорю не из сентиментальности, – говорит она.

– Когда ты бывала сентиментальной? – Он кладет ладонь ей на грудь. – Это не сантименты. Это то, что сохранит тебе жизнь.

Она кладет свою ладонь поверх его, довольно неловко.

– Мне кажется, будто я должна сказать что-то глубокомысленное. Как в книжке.

– Не хочу ничего из книжки. – Он наклоняется и целует ее, замирая на мгновение. – Найди меня, выпьем водки, когда вернешься.

Кристабель смотрит на него, его густые черные волосы, темные глаза, то, как шевелятся губы и меняется выражение лица, никогда не замирающее. Она знает, совершенно внезапно, точный вкус его рта. Затем она смотрит мимо него, на небо.

– Дождь кончился.

Диспетчер «Галифакса» появляется рядом, кивает на луну, теперь почти полностью видимую сквозь рассеивающееся облако.

– Похоже, тебе повезло.