Театр китового уса

Комитет по встрече – члены местной группы Сопротивления. Мужчины и женщины, сухолицые и худые; мужчины с потемневшими от щетины лицами, женщины без чулок. Они быстро подбирают агентов, их парашюты и канистры, заталкивают в шумный грузовик на угле и отвозят в одинокий фермерский домик, где пожилая женщина в косынке подает им касуле и несколько бокалов терпкого красного вина.

Она, Жильберта, изучает своих хозяев, напоминая себе, как французы промакивают хлебом остатки еды, как страстно спорят. Они говорят про Шарля де Голля, изгнанного французского командующего в Лондоне, чьи речи они слушают по Би-Би-Си. Они хотят знать, какая жизнь по ту сторону Ла-Манша, что британцы думают о Сталине, когда может начаться высадка союзников – долгожданное débarquements. Жильберта говорит, что не знает. Она слышала разговоры в штаб-квартире о том, что вторжение может начаться уже в сентябре, но держит это при себе. Она большей частью дает говорить Анри, бережет силы для еды.

После еды канистры открываются с таким рвением, будто это рождественские подарки. В них ящики с гранатами, упакованные не хуже яиц Фаберже, пистолеты-пулеметы «Стэн» и патроны к ним, сигареты, и шоколадки, и несколько сложенных записок от женщин, которые их упаковывали, с подбадривающими словами, рисунками сердец и флагов.

Жильберта и Анри пару часов спят в узкой спальне под крышей, прежде чем на рассвете уйти пешком к железнодорожной станции, где они разделятся и направятся в свои округа, едва переглянувшись. Жильберта чувствует укол грусти, когда Анри исчезает в поезде, будто он был последним, что у нее оставалось знакомого. Но затем на другую платформу прибывает ее поезд, и она быстро садится в него с холщовым чемоданом, где в тайном отделении спрятаны банкноты и пистолет засунут в жестянку с тальком.

Она идет по движущемуся поезду в поисках места и чувствует себя в свете прожектора, уверенная, что все пассажиры сразу видят, что она высокая англичанка в чужой одежде. Она только садится, как сразу видит своего первого немца, офицера вермахта, идущего по проходу.

Она часто размышляла, каково будет встретить на задании своего первого немца – будет она наполнена ненавистью или страхом – но это всего лишь мужчина в форме с порезом от бритья на подбородке. Он мог бы быть автобусным кондуктором или смотрителем парка. Он идет прогулочным шагом, сложив руки за спину, – раздувшийся шарик собственной значимости. Люди в поезде едва уделяют ему внимание.

Она смотрит в окно, когда офицер приближается, – на пролетающую мимо сельскую местность, виноградники и деревни, – затем чувствует, как он останавливается посмотреть на нее. Она оборачивается, ожидая, что он заговорит с ней, но затем замечает, что он на всех пассажиров смотрит так, просто чтобы показать, что может. Она опускает глаза на пол. Офицер отходит. Она достает компактную пудру из кармана, чтобы занять себя: Клодин Бошам выглядит напряженной, ее губы плотно сжаты.

Они почти достигли пункта назначения, когда поезд вдруг резко останавливается у деревенской станции, визжа тормозами. По выражениям других пассажиров она видит, что хоть остановка и внезапная, но не совсем. Она прижимает голову к окну и видит чуть поодаль стоящих в ожидании посадки на поезд мужчин в серой форме и несколько в штатском.

Она чувствует, как женщина на сиденье напротив, домохозяйка с сумкой покупок, с интересом наблюдает за ней, и откидывается на сиденье. Что, размышляет она, сделала бы Софи? Она накрасила бы губы красной помадой и подняла голову, готовясь улыбнуться.

Клодин не такая женщина, но она может быть другой породы: прилежной девушкой, которая использует задержки поезда с толком. Она шарит по карманам пиджака и достает французские стихи и неприглядные очки. Она надевает их, устраивает ноги на чемодане под сиденьем, поднимает глаза на женщину, чуть вскидывает брови, будто говоря: «Ох уж эти проверки, как всегда», и открывает книгу.

К тому моменту, как мужчины доходят до ее вагона, она перечитала ту же страницу не меньше двадцати раз. Они офицеры СС: более опасные, чем обычные солдаты вермахта. Она видит металлический череп – Totenkopf – на черной ленте на их шляпах. Мужчины в костюмах и длинных пальто наверняка из гестапо, тайной полиции нацистов, еще более опасной. Они здороваются с пассажирами и на учтиво-формальном французском просят предъявить документы. Она замечает собственное неулыбчивое лицо на фальшивых документах, когда передает их. Мужчины вертят бумаги в руках с тревожащей медлительностью, будто взвешивая их качество. Один из офицеров СС, худой и седеющий, говорит:

– Что вы читаете, мадемуазель?

Она понимает, что не может припомнить название книги, не взглянув на него, и отвечает:

– Стихи, сэр.

Она решила, что Клодин стеснительна и почтительна. Она говорит немного, потому что у нее нет местного акцента, хотя и не знает, заметит ли это офицер СС.

Он говорит:

– Мне нравится французская поэзия. Верлен. Бодлер. – Мужчины за его спиной переговариваются на немецком, слишком тихо, чтобы она разобрала, о чем.